— А нам не пофиг? — спросил Сэмми. — Что нам терять-то?
Я покрутил эту мысль в голове. Действительно, и так всё в жопу валится. А сделать фанеромордым гадость — само по себе приятно.
— Все так думают? — спросил на всякий случай. — Единогласно?
Все кивнули. У Абуто аж глаза засветились. Прямо факельное шествие тараканов в голове.
— Крути, Натах.
— Мигом, Кэп. А вы на выход, и ждите там. Мгновенно оно не рванёт, но лучше не рисковать.
— Ну, что? — спросили мы её хором, дождавшись на лестнице.
— Да ничего. Как давление дойдёт, так и хлопнет. Я не знаю, когда это будет, так что обратно уже не зайду.
Натаха плотно вбила в проём разбухшую от сырости дверь и подперла столом.
— А есри не хропнет?
— Значит, Сека, не судьба. Пойдёмте отсюда на всякий случай.
И мы пошли.
***
Двумя пролётами выше на ступеньке сидит унылый Стасик. Рожа разбита куда сильнее моей, приятно посмотреть. Я было взялся за кобуру, но сразу понял, что это не засада. Это переговоры.
— Кэп, я как руководитель общины приношу вам глубочайшие извинения за принятые в спешке нерациональные решения.
— Нерациональные? Это так теперь называется?
— И неэтичные, увы. А самое главное — ошибочные. Нас извиняет только, то, что они приняты в состоянии аффекта.
— Извиняет?
— Ну, не извиняет. Согласен.
— Страх не оправдывает подрость!
— Говнюки вы, а не община! — откровеннее выразилась Натаха.
— Вы не знаете, что мы пережили!
— Знаем, — сказала Сэкиль.
— Тогда тем более должны понимать — нет ничего, что не сделает человек, чтобы избежать таких мучений.
— Даже извинится?
— Даже. И не думай, что мне это легко! Я по-прежнему считаю, что ты плохой человек, и все наши беды из-за тебя.
— А вы, значит, хорошие? И вообще ни при чём?
— Нет, — вздохнул Стасик, — мы тоже плохие. Наверное, получаем по грехам нашим. Во всяком случае, многие так думают.
— А ты как думаес?
— Я думаю, даже в аду надо договариваться.
— Серьёзно?
— Драться мы уже пробовали… — он осторожно потрогал разбитую скулу.
— И о чём нам договариваться?
— Возвращайтесь, Кэп. Как ни неприятно это признавать, но, похоже, что весь смысл нашего существования — в вас. Вы мне отвратительны, но пока вы в общине, мы живём. Когда вас нет — умираем.
— Хотя бы к трубе не приковали… — хмыкнула Абуто.
— К какой трубе? — удивился Стасик.
— Ни к какой, проехали, — скривился я.
Не стоит подавать им идеи.
***
На нашем этаже царят уныние и депрессия. Настолько плотные, что ощущаются медным привкусом во рту. На нас не смотрят, отворачиваются, обходят по стеночке. То ли страх, то ли совесть… Но, скорее всего, просто и так погано.
Стасик обещал и клялся, что никто и никогда больше, и что бес попутал. Но бесов я уже видел, у них хари фанерные. Поэтому для нас очистили «склад» — самую большую комнату, где сваливают всякий хлам вроде лишних кроватей и стульев. Мужчины вынесли разобранную мебель, женщины вымыли пол и протёрли пыль. Теперь тут стоят пять лучших кроватей, застеленных наименее истёртыми простынями, стол, стулья, тумбочки — всё чистенькое. Личные апартаменты нашей группы, в которую как-то сам собой включился Сэмми.
Важный плюс возвращения — нормально помылись. Зашли вместе, моемся по очереди. Двое дежурят с пистолетом и дубинкой, остальные — в душе. Никто на нас не покушается, рожи у всех виноватые, но мы помним, как вязали к кроватям и рвали одежду. И что будет ночью?
Еду предлагали приносить, но я отказался. Лучше держать руку на пульсе — как смотрят, как держатся, о чём шепчутся. В столовой это лучше видно. На раздаче снова Васятка, на Натаху старается не смотреть, пока ей накладывал — покраснел до свёкольности. Может, и не безнадёжен, но это уже всё равно.
Я смотрю на этих людей — и не вижу их людьми. Так, некий фактор, который надо учитывать. Не прощу, не забуду, не пойму, не оправдаю. Те, кого я перестрелял на лестнице, хотя бы морды за фанерой прятали. Не смотрели в глаза друг другу. Нет, это не лучше, ничуть. Но всё же.
За наш стол, составленный из двух и задвинутый в угол, подсел Стасик.
— Знаете, — сказал он с интонацией почти интимной, — о чём они все говорят?
— И знать не хочу, — буркнул я.
Котлеты сегодня какие-то недожаренные, что ли… Мерзее обычного. И пюре почти холодное.
— Они обсуждают — что будет, если вас, Кэп, убить.
— Именно меня?
— Да, именно и только вас. Сэмми такой же, как мы, Сэкиль с Натахой при вас, а негритянка вообще по другому этажу числится. А вот если вас, Кэп, не будет, что станет с нами?
— Понятия не имею. Да и мне как-то без разницы уже будет.
Я перешёл к компоту, котлеты больше не лезли.
— Есть две версии, — с неприятным удовольствием рассказывает Стасик. — Первая: мы все умрём или просто исчезнем. Её сторонники считают вас чем-то вроде «антиизбранного». Своего рода «обратным мессией».
— Это как?
— Обычный мессия должен вывести свой народ из говна в царствие. А вы, Кэп, уж, простите, наоборот. Мы для вас лишь свита на пути в ад. А может, и не свита, а просто тень, которую вы отбрасываете на стены Чистилища, следуя пути Авернскому. В этом случае, исчезнете вы — исчезнет и тень. А может, и само Чистилище.
— А вторая версия?
— Мы обретём свободу и станем обычными людьми. Двери раскроются, выйдем к свету, всё вспомним и станем собой.
— Странно,
