(послезавтрашний, послепослезавтрашний) день - это сон. Нет, даже так - Сон. С большой буквы. Ибо, конечно же, этот Сон - особенный.
Потому что обычный сон не может длиться десятилетия или столетия - он просто перейдет в сон уже смертный.
Исключение составляет разве что сон летаргический, но и в этом случае невозможно представить себе, что спящий сможет долго просуществовать в таком состоянии - без помощи извне. К этому приему литература в прежние времена уже обращалась - можно вспомнить Рип Ван Винкля из сказочного рассказа Вашингтона Ирвинга, образцовый "неоготический" рассказ "Падение дома Ашеров" Эдгара По или "готический" роман Жорж Санд "Консуэло" и его продолжение "Графиня Рудольштадт", в которых вся интрига разворачивается вокруг мнимой смерти, а, на самом деле, летаргического сна возлюбленного главной героини графа Альберта Рудольштадта. Как видим уже из этих примеров, прием вполне характерен для литературы романтической, в недрах которой, собственно, и зародилась современная научная фантастика.
Первым в ряду научно-фантастических романов, использовавших прием долгого сна как пути в будущее, следует, видимо, назвать "Когда Спящий проснется" Герберта Уэллса. Собственно говоря, авторы книги "Внуки наших внуков", того самого романа, с которого я начал эти заметки, ничтоже сумняшеся позаимствовали у патриарха жанра способ для отправки героя в будущее. Они были первыми, но отнюдь не последними. Из наиболее ярких и оригинальных советских произведений назовем рассказ Владимира Савченко "Пробуждение профессора Берна", повесть Николая Амосова "Записки из будущего", киноповесть Леонида Леонова "Бегство мистера Мак-Кинли".
Насчет приоритета, конечно, можно и поспорить. Сатирическая баллада "Поток-богатырь", с долгим, многовековым сном героя как способом заглянуть в будущее и оценить его, была написана замечательным русским поэтом А. К. Толстым в 1870 году - за тридцать за до романа Уэллса. В балладе богатырь Поток так увлеченно и самозабвенно танцевал на пиру у киевского князя Владимира Красно Солнышко, что от переутомления упал и уснул. Богатырским сном уснул, на несколько веков:
"...Перед самой зарей утомился Поток,
Под собой уже резвых не чувствует ног,
На мостницы как сноп упадает,
На полтысячи лет засыпает..."
Проснувшись, герой оказывается в не знакомом ему мире, где всё или почти всё вызывает его (и автора) недоумение и осуждение:
"...И подумал Поток: "Уж, Господь борони,
Не проснулся ли слишком я рано?
Ведь вчера еще, лежа на брюхе, они
Обожали московского хана,
А сегодня велят мужика обожать!
Мне сдается, такая потребность лежать
То пред тем, то пред этим на брюхе
На вчерашнем основана духе!"..."
Впрочем, замысел баллады Толстого может рассматриваться как противоположный тому, о чем у нас идет речь. "Поток-богатырь" не показывает будущее общество (идеальное или напротив) глазами нашего современника, напротив: он показывает современное поэту общество глазами представителя идеализируемого автором общества прошлого, Золотого века Киевской Руси.
Ну и, чтобы завершить вставной сюжет с путешествием Агноста в Гелиополис, вспомним о маковых зарослях, сквозь которые пришлось проехать героям прежде, чем они попали в Солнечный город. Вполне можно предположить, что Солнечный город им просто приснился - в дурманящем "маковом" сне. Тут, кстати говоря, можно усмотреть аллюзию на эпизод с маковым полем в "Волшебнике Изумрудного города", но об этом уж точно - как-нибудь в другой раз.
Итак, распространенный вариант путешествия в будущее в утопической литературе XX века - многовековой сон. Начиная с уэллсовского "Спящего", этот сон - случаен, никакая наука его не планирует. Либо это болезнь (тот же самый роман Уэллса), либо, как у Софроновых во "Внуках наших внуков", неизвестное излучение, либо какая-то еще причина подобного рода (природный катаклизм, побочный эффект какого-то рискованного эксперимента).
Позже в научной фантастике возникает идея искусственно вызванного сна - погружение в состояние анабиоза (В. Савченко "Пробуждение профессора Берна", Н. Амосов "Записки из будущего", А. Колпаков "Гриада", А. Бердник "Пути титанов", Г. Мартынов "Гость из бездны" и т.д.). Над приемом вдоволь поиздевались Стругацкие в "Понедельник начинается в субботу". Но, в данном случае, речь не о литературных достоинствах (вернее, недостатках), а о самом приеме.
Стругацкие, правда, отдали дань другому, не менее стандартному способу путешествия в будущее - использованию гипотезы о замедлении субъективного времени при путешествии в космос с околосветовой скоростью.
Такой сюжет тоже активно использовался в 1960-х годах. Кроме романа Стругацких "Возвращение, Полдень, XXII век", следует вспомнить Г. Мартынова, И. Варшавского, А. Колпакова и др. Сюда можно было бы добавить "Возвращение со звезд" Станислава Лема или "Восьмой круг ада" Кшиштофа Боруня. Но Лема и Боруня мы рассматривать не будем: темой моих заметок является советская фантастика. Хотя фантастика социалистических стран идейно была очень близка к советской, однако имелись и существенные отличия, о которых поговорим как-нибудь в другой раз и в других заметках.
Но и прием релятивистского замедления времени тоже очень быстро превратился в штамп, так что использовать его в литературных произведениях тоже стало признаком дурного вкуса. Даже придуманная Гербертом Уэллсом "машина времени" воспринимается сегодняшними читателями как менее затасканный и менее заштампованный прием - по сравнению с двумя упомянутыми. Может быть, в силу более откровенной литературной условности. Тем не менее, на определенном этапе развития фантастической литературы анабиотический сон, а также замедление времени, использовались при написании утопических произведений достаточно активно. Заметим также, что в некоторых случаях применялось сочетание обеих идей - например, в колпаковской "Гриаде" или в "Госте из бездны" Георгия Мартынова.
Именно над таким коктейлем "два-в-одном", вволю поиздевались в Стругацкие в своей замечательной сказке для научных сотрудников младшего возраста "Понедельнике...", отправив своего героя в путешествие по описываемому будущему:
"...Скоро я понял, что одна половина толпы расставалась с другой половиной. Это было что-то вроде тотальной мобилизации. Из речей и разговоров мне стало ясно, что мужчины отправлялись в космос - кто на Венеру, кто на Марс, а некоторые, с совсем уже отрешёнными лицами, собирались к другим звёздам и даже в центр Галактики. Женщины оставались их ждать. Многие занимали очередь в огромное уродливое здание, которое одни называли Пантеоном, а другие - Рефрижератором...
<...>
...На площадь спускались ещё две ракеты, тоже ржавые. Из Пантеона-Рефрижератора побежали заиндевевшие женщины...
<...>
...С неба спускался ржавый звездолёт в виде шара. Вокруг было безлюдно, колыхались хлеба. Шар приземлился, из него вышел ... пилот в голубом, а на пороге Пантеона появилась, вся в красных пятнах пролежней, девица в розовом..."
Между тем, именно соединение двух приемов (да, штампованных, да,
