вопрос к тебе.
Стасик прокашлялся, сел на кровати, обнаружил, что голый, прикрылся.
— Мы с вами… Э-э-э…
— Нибожемой. Вон там твой любовник валяется.
Он наклонился через кровать, внимательно посмотрел.
— Неплохой экземпляр. Жаль, не помню.
Я подумал, что у меня та же фигня, но ничего не сказал. Не его собачье дело.
— Не могли бы вы мне напомнить, уважаемый… Простите, не помню вашего имени… Что мы тут делаем? И где именно? И кто, кстати, мы? Особенно я.
— Стасик ты, — сказал я невежливо.
Я так и не вспомнил, почему он мне неприятен, но в своём отношении уверен. Может, он ко мне домогался? Нет, не припоминаю. Придётся доверять интуиции, которая однозначно убеждена, что за Стасиком числится какое-то говно.
— Стани́слав! — вскинулся педик. — Стани́слав, не Стасик.
«Хуи́слав!» — прозвучало у меня в памяти почему-то приятным женским голосом.
— Ну, с неймингом тебя, Стасик.
— Почему вы мне грубите и фамильярничаете?
— Потому что ты мудак.
— Это всё, что вы можете про меня сказать?
— Вероятно, это всё, что про тебя стоит помнить.
— Отчего-то мне кажется, — прищурился на меня Стасик, — что вы тоже не очень приятный человек, Кэп. О, вас зовут Кэп!
Я тут же вспомнил, что да, зовут. Хотя это не имя, но сойдёт.
— Рад, что не нравлюсь тебе, Стасик. Мне задница для другого нужна. Я ей сру.
— Вы грубый и невоспитанный гомофоб.
Я почему-то сдержал себя от ответа: «А ты пафосный пидор».
***
Азиатку я всё же разбудил поцелуем. Но зажав нос. Дурацкая идея — девушка оказалась неожиданно сильной, отреагировала бурно. Я было подумал, что ребро сломано — но обошлось.
— Сто за нахрен? — сказала она злобно, но с очаровательным мурлыкающим акцентом. — Ты сто есё за мудак?
— Я думал, ты мне объяснишь.
— Посему я в постери, горая с какой-то страсной бабой?
— И это объяснение я надеялся получить от тебя. Потому что я тоже проснулся в этой постели.
— Твою ипёну в сраку росадь…
— Лошади не было.
— Я фигурарьно.
Она встала и, брезгливо морщась, собрала одежду с пола. Никакого смущения.
— Радно, мы с тобой трахарись, — сказала она, одевшись. — Допустим. Но кто эта некрасивая зенсина? И кто эти сёрные рюди? И кто ты? И, заодно, кто я?
— Я Кэп, — выдал я единственную доступную информацию, и тут же пришло кое-что еще. — Ты — Сэкиль, это Натаха.
— Звусит знакомо. Дарьсе?
— Дальше провал, — признался я, — ваши имена только что вспомнил.
— Ты всегда забываешь имена тех, кого трахнур? Какой ветреный музсина…
— Я забыл даже то, что вас трахнул. Предположил по контексту. Если просыпаешься в кровати с голыми женщинами, вряд ли это были курсы макраме.
— Говно срусяесся.
Она потрясла за плечо Натаху:
— Проснись, торстая зензина!
Та не отреагировала.
— Она покрыта ирезуми как онна-оябун, — азиатка не смущаясь рассматривает татуировки, — это зенсина из якудза?
— Понятия не имею. Эти картинки что-то значат?
— Некоторые. Эту, — она показала на дракона, расположившегося между лопаток, — обысьно дерают в бандах. Или групые туристы. Но эта сдерана хоросо, у настоясего ирезуми-сокунин. Ознасяет «Я могу помось тем, кто срабее меня».
— Странный символ для бандита.
— Якузда — не просто бандиты. Это срозная традисия. Странно, я много помню про якузда, но совсем не помню про себя… Эй, вставай, зенсина-якудза!
Натаха не реагирует, сладко похрапывая и пуская слюни.
— Буди её! — командует Сэкиль. — Меня зе расбудир? Я тосьно не собираюсь с ней сероваться!
— Я тоже воздержусь, пожалуй.
Накрыл рот рукой, зажал нос. Да, внешность имеет значение.
Натаха — сильная женщина, и за кислород она боролась, как медведь с дубовой колодой. Сэкиль пришлось навалиться ей на ноги.
— Вы что, меня насилуете, что ли? — возмущённо спросила Натаха, когда я, увидев в глазах осмысленную злость, отпустил её рот.
— Нет, дусим, — уточнила Сэкиль.
— Хер жопы не краше. Нахрена вы меня душите, извращенцы? И кто вы такие? И кто я такая? И где это мы?
— Тебя зовут Натаха, — сообщил я. — То есть, наверное, Наталья.
— Натаха сойдёт.
— Сэкиль считает, что ты якудза, потому что у тебя на спине дракон.
— А на жопе у меня чорт, и кто я теперь? Чортова срань?
— Тебе виднее, странная зенсина. Мозет быть. Мы нисего про тебя не знаем.
— Чего вы на меня пялитесь? Сама вижу, что не фотомодель. Дайте одеться, извращенцы.
— Мы не изврасенсы! — возмутилась Сэкиль. — Хотя… Казесся, у нас быр секс втроём.
— Да хоть впятером… — Натаха села на кровати и стала одеваться.
— Это вряд ли, — сказал я, — те двое, кажется, сами по себе.
***
Абуто и Сэмми — имена я вспомнил быстро — разбудились гораздо легче. Негритянка, ловко выкрутившись у меня из рук, отпрыгнула в угол — как была, голой, — и оскалилась белоснежными зубами, встав в боевую стойку. Парня будила Натаха, а у неё, похоже, не сорвёшься — охватила ручищами, прижала к обильной груди и забормотала успокаивающе:
— Да не дёргайся ты, заяц шоколадный, не обижу! Дыши, дыши, уже всё, уже проснулся, всё будет хорошо… А ну, смирно сиди! Ух, ты, а у тебя встал, надо же! Это кислородное голодание, или ты рад
