тёте Натахе?
Бедный негр еле вырвался из заботливых объятий и заметался в панике, разыскивая одежду.
Я встал напротив негритянки и, стараясь не смущать пристальным рассматриванием, быстро сообщил:
— Тебя зовут Абуто, больше мы ничего не знаем, что происходит не в курсе, нападать на тебя не собираемся. Можешь одеться и успокоиться. Ты вообще меня понимаешь? Ду ю спик рашн?
— Ты Кэп, да? — спросила она внезапно.
— Говорят, что да.
— Я тебя почти помню.
— Я тебя тоже. Почти. Это Натаха, Сэмми и Сэкиль. Интернационал тут у нас, надо же. Где мы, почему и зачем — пока сами без понятия. Но здесь есть сортир, душ и столовка. Думаю, всем пригодятся.
— Особенно душ… — Натаха задумчиво подняла руку и понюхала небритую подмышку. — Мне чертовски нужен душ!
***
Пока все моются, я караулю вход, задумчиво рассматривая пистолет. Ремень с кобурой обнаружил в столе. Пистолет выглядит знакомо, в руку лёг привычно. Тело помнит лучше меня. По коридору слоняются ошалелые люди. Похоже, что пробуждение настигло не только нас. Не Стасик же их всех будил? Видя меня с пистолетом, шугаются, близко не подходят. Я решил убрать его в целях снижения уровня тревожности, и обнаружил, что в кобуре лежит скомканный, потёртый и выглядящий так, как будто им неоднократно вытирали жопу, документ. «Прочти внимательно!», надо же. Хотел прочесть, но не успел — ко мне деловито направился Стасик.
— Так, вот сразу нахуй пошёл, — ласково встретил его я.
— Это неконструктивный подход!
— Похуй.
— У нас общие проблемы, и их надо решать сообща!
— Слушай, Стасик, — вздохнул я, — я мало что помню, но почему-то не сомневаюсь, что ничего общего у нас с тобой нет. С тобой на соседнем очке присесть — и то зашквар.
— Это потому, что я гей, да?
— Нет, это потому, что ты мудень.
— Кэп, вы мне тоже крайне неприятны, как неприятны все тупые агрессивные гомофобы. Однако я вынужден настаивать — вам придется принять во внимание если не меня, то сообщество, которое я представляю.
— О, ты уже кого-то представляешь?
— Кто-то должен был принять на себя ответственность. Для начала, людям не нравится, что у вас оружие. Вы пугаете их. Кроме того, я считаю, что право на насилие, а также его инструменты должны быть делегированы общественным структурам.
— Это тебе, что ли?
— На данный момент — да. В дальнейшем мы, применив соответствующие демократические процедуры, выделим из состава общины условных «силовиков». Возможно, именно вы войдете в их состав, вы выглядите как человек решительный и умеющий обращаться с оружием.
— Не сомневайся. Умею.
— Вот видите!
— Вижу, что оружие, с которым я умею обращаться, уже у меня. И хер я его кому-то отдам. Даже если придется это умение продемонстрировать.
— Если вы плюнете в общество, общество утрётся. Если общество плюнет в вас…
— То зубами подавится… — меня накрыло ощущение дежавю.
— Вы совершенно невыносимы. И, кстати, почему вы мне «тыкаете»?
— С целью вербально подчеркнуть отсутствие уважения к собеседнику.
— Вы удивительно неприятный тип. Просто воплощение всего отвратительного, неуместного и нетолерантного. Таким, как вы, не место в обществе.
— …раздался голос из параши… — не удержался от детской подначки я.
— Вы мне омерзительны! Я этого так не оставлю! — Стасик развернулся и гордо ушёл.
— А вы умеете заводить друзей, белый маса! — прокомментировал Сэмми. — Кстати, вы только гомофоб или ещё и расист?
— А как насчет сексизма, Кэп? — поинтересовалась сзади Натаха. — Женщина должна знать своё место?
— Я толерантен и ненавижу всех мудаков одинаково. А женщина, разумеется, должна знать своё место. Но имеет полное право это место выбрать.
— Тогда я с вами, Кэп, — ответила Натаха. — Этот дятел мне отчего-то сильно не нравится.
— И неудивительно, — добавила Абуто, — он же неоднократно пытался нас убить.
— Откуда ты знаес?
— Нашла у себя в кармане интересную бумажку. Вроде письма самой себе. Похоже, мне не впервой терять память.
Однако, надо бы и мне свою бумажку прочитать.
— Так, кто голодный? — спросил я бодро. — Приглашаю в столовую. Кормят там откровенным говном, но я съел и не умер.
— Да тебя, Кэп, походу, ломом не убьёшь… — буркнула Натаха, но против столовой никто не возразил.
Там уже скучковался обалделый от происходящего народ. Когда мы вошли, все разом смолкли и уставились. В центре торжествующе взирает на нас Стасик, явно воспользовавшийся всеобщей растерянностью для укрепления руководящей позиции.
Да и хрен с ним.
Мне повторять завтрак не хочется, так что ограничился котлетой, куском хлеба и компотом. Вкуснее всё это не стало.
— Какое говнисе! — с чувством сказала Сэкиль.
— Недовольные могут убираться из общественной столовой! — заявил Стасик.
Люди одобрительно забормотали, кивая. Эх, не возьмут меня в местную милицию — или что там за «силовые структуры» задумал самоназначенный лидер.
— Стасик, ты не мог бы подойти? — спросил я.
— Это ещё зачем?
— Да вот хочу тебе ебало разбить, но вставать лень.
— Вы видите, видите! — заволновался он. — Совершенно антиобщественные типы! Враги народа, можно сказать! Необходимо срочно принять меры!
Но народ как-то не возбудился на репрессии. Все плохо соображают и дезориентированы. Им бы понять, кто они и где они, тут не до мер социальной защиты.
— Тьфу, хоть бы погрели, что ли… — недовольно бурчит Натаха, — по-моему, у меня лёд на зубах хрустит.
— Тёплое говно, холодное говно — всё равно говно… — философски заметил Сэмми.
***
После обеда я предложил устроить «публичные чтения» —
