– Представляешь, что было бы, если?
Лариска тоскливо посмотрела на меня, повернулась к плите и вздохнула:
– Если бы у меня был такой дом…
Нет, она действительно ничего не помнила, все мои слабые надежды растворились в небытии.
Решив сделать еще одну попытку подтвердить свою вменяемость, как-то вечером забежала к соседке Надежде, попила у нее чаю с пирогами. Про Ригель та и слыхом не слыхивала, когда я помянула про него, она бросила на меня недоумевающий взгляд и заговорила про виды на огурцы. Никто ничего не помнил, только я одна…
И меня стала разрывать на части другая мысль – как же Элии доберется до меня? Если раньше у него имелся персональный звездолет, который ему построили всем миром ради спасения этого самого мира, то теперь, теперь-то он на чем прилетит? Дура я, дурища! Нет бы упереться, сыграть первый вариант, остановить Пожирателя у Солнца, остаться там… Он бы согласился со мной, наверное… Не мог бы не согласиться. Но все получилось так, как получилось, и некуда было уйти от понимания этого.
Мучительная затяжная весна прошла, настало лето, холодное и промозглое. Тоска заедала меня все сильнее, все яснее становилось, что ждать больше нечего, все произошедшее было сном, и только. Чтобы не рехнуться окончательно, в июле я начала неторопливо записывать все, что помнила, день за днем.
Каждый вечер после работы садилась за компьютер и методично стучала по клавишам. Дни стояли пасмурные, временами я останавливалась, прислушиваясь к тихому стуку дождя за окном, успокаивалась и продолжала терзать память дальше. Слова постепенно отстраняли от меня прошедшие события. Когда я завершила свой монументальный труд, стало казаться, что все это мне действительно приснилось.
Душевная боль стала понемногу отпускать меня, и я окончательно решила считать, что ничего не было, потому что такого не бывает и быть не может. За эти мучительные для меня полгода я, впрочем, так достала парнишку, который работал у меня в отделе, что он сбежал, оставив меня в кабинете одну-одинешеньку. Мне это даже нравилось – по крайней мере, никто не мешал мне оставаться и на работе наедине с собой и своими тягостными раздумьями.
Народ в конторе никак не мог понять, с чего это у меня вдруг испортился характер. По общему мнению, причиной тому послужила одинокая жизнь, и было решено общими усилиями выдать меня замуж, даже привели на смотрины пару кандидатов. Фиг вам, сказала я про себя, все останется на прежних местах, и отшила всех с таким звоном, что от меня быстренько отступились.
Наконец, настал август, я ушла в отпуск. Поехала на Онежское, сняла там полуразвалившуюся избушку и провела в полном одиночестве почти три недели. Каждый день я бродила по тому самому берегу, разыскивая хоть какие-то следы нашего там пребывания. Естественно, кроме грибов, ничего не нашлось, да и не могло найтись. И я окончательно собралась с духом и поставила в конце своей истории очередную жирную точку. Мне все приснилось, все! И Элии, и любовь к нему тоже приснилась! Больше ждать нечего… И я перестала ждать.
Накопившиеся на работе за время моего отсутствия дела навалились на меня всей кучей, и я чувствовала, что вот-вот разорвусь на много-много маленьких начальников отдела, иначе мне никак не успеть справиться. И когда на следующий же день после возвращения из отпуска меня вызвал директор, я отправилась к нему в совершенно озверелом состоянии.
Влетела к нему в кабинет, плюхнулась за стол для посетителей – маленький столик, стоявший перпендикулярно к начальственному. Напротив меня за тем же столиком восседал довольно неприятный тип. Он мне сразу не понравился – прилизанный, аккуратный, сразу видно, что педант и зануда, а я их переношу с большим трудом, вернее, на дух не переношу. В общем, это было бы еще ничего, но его физиономия выражала такую брезгливость и скуку, что меня передернуло.
Директор с утра был в прекрасном настроении, он весело улыбнулся и представил мне этого типа.
– Вот, Евгения Валентиновна, знакомьтесь, ваш новый сотрудник.
Ага! Вместо сбежавшего мальчика хотят подсунуть… Ну, так я устрою ему веселую жизнь!
Мой новый сотрудник высокомерным жестом поправил на носу очки и с кислой миной сделал вид, что улыбается. Я ответила ему тем же.
Директор с милым выражением лица продолжал:
– Думаю, к годовому отчету ты уже введешь Альберта Николаевича в курс дела, вдвоем вы спокойно справитесь.
Ну и имечко! Вычурное, под стать хозяину. Да он просто урод! Губошлеп! И вообще противный…
– Очень приятно, – ядовито улыбнулась я, и он ответил мне тем же.
Я скривилась – деваться было некуда. Да, повседневную работу у меня кое-как получалось тащить в одиночку, но успеть в срок с отчетом мне не под силу, требовался помощник. С этого времени мое настроение стало хронически плохим не только по ночам, но и с утра до вечера.
Как он меня раздражал, этот Альберт Николаевич! Он постоянно вызывал у меня какие-то смутные ассоциации с Элии. Высокий, слегка косолапит – в общем, тот же самый мужской тип. Только Элии иногда едва заметно сутулился, а этот всегда держался прямо, столб ходячий, да и только. Элии был, чего уж греха таить, жизнерадостным балбесом, а этот… редкостная, невыносимая зануда!
Даже чертами лица временами он напоминал мне Элии, и это меня просто бесило. Вот только выражение этого лица ни в какие ворота не лезло, да и все остальное не лучше. Брезгливо опущенные уголки губ, коротко стриженые черные волосы, из-под которых лопухами торчат уши, седая прядь на лбу. И уж совершенно выводила меня из равновесия его идиотская привычка смотреть поверх очков, отвесив нижнюю губу, когда я влетала в кабинет.
Каждый раз, как я опаздывала на работу – а это случалось едва ли не ежедневно, потому что по полночи у меня не получалось уснуть, а утром, естественно, не получалось услышать будильник, – я натыкалась на этого типа в предбаннике конторы, где он курил с мужиками. И каждый раз он опускал голову, смотрел на меня поверх очков, ехидно улыбался и слегка кивал головой в знак приветствия.
Иногда, мельком глянув на него, я размышляла, какие подлые шутки устраивает нам жизнь. Иногда же казалось, что мне просто мерещится это сходство, я постепенно начала забывать лица всех – не только Элии, но и Сереги, и Лильки, и Лори… если они вообще существовали.
Вскоре я этого Альберта Николаича просто возненавидела. Он казался мне неестественным и неживым. Сидит за компьютером и медленно тычет в клавиши, глупо оттопыривая мизинцы. Когда он, разбирая бумажки, рассеянно пошевеливал длинными пальцами, они казались мне паучьими лапами. Но больше всего меня выводил из себя его взгляд, который я все чаще стала ловить на себе. Наклонит голову и смотрит исподлобья, спустив очки на кончик носа. Хоть бы губы подбирал… Урод и губошлеп!
