Он нажал на кнопку на своем столе и произнес в аппарат, похожий на маленькую коробочку:
— Попросите капитана моей личной охраны зайти ко мне в офис.
Сидеть под включенными ослепляющими огнями было нелегко. Люди слишком часто смотрели на нее, их мысли — смесь нетерпения и безжалостности и никакого сочувствия к ней. Их ненависть камнем лежала на ее душе и подавляла ее. Они ненавидели ее. Они хотели, чтобы она умерла. Испугавшись, Кэтлин закрыла глаза, «отвернула» свое сознание и попыталась распластаться на стуле, как будто просто усилием воли она могла стать невидимой.
Но на карту было поставлено слишком многое, и она не осмеливалась пропустить хотя бы одну мысль или умственный образ. Ее глаза и мозг открылись, и все вернулось снова — комната, люди, вся угрожающая ситуация.
Джон Петти резко поднялся и сказал:
— Я протестую против присутствия этого слэна на нашем собрании из-за того, что ее невинный детский вид может вызвать у кого-нибудь совсем ненужную жалость.
Кэтлин с интересом смотрела на него. Шеф тайной полиции был крепко сложенным мужчиной среднего роста, а его лицо, скорее воронье, нежели орлиное, и чуть-чуть слишком мясистое, не носило и следа доброты. Кэтлин подумала: действительно ли он верил в то, что говорил? Кто-то из этих людей проявит милосердие, с какой стати! Она попыталась прочитать то, что было скрыто за его словами, но его мысли были намеренно размыты, его темное, властное лицо ничего не выражало. Она уловила тончайший полутон иронии и осознала, что Джон Петти полностью понимал ситуацию. Настал его черед властвовать, и все его тело и мозг были настороже, в необычайном напряжении от этого неподъемного знания.
Кир Грей сухо усмехнулся, и внезапно Кэтлин ощутила сияние этой притягательной личности. Было что-то тигриное в их вожде, невыразимо очаровывающее, какая-то пламенеподобная аура, которая делала его живее всех тех, кто находился в комнате. Он сказал:
— Я не думаю, что нам стоит волноваться насчет… насчет наших добрых побуждений, затемняющих наш здравый смысл.
— Совершенно верно, — откликнулся Мардью, министр транспорта. — Судья должен заседать в присутствии обвиняемого. На этом он остановился, но его мозг продолжил предложение: «…особенно если судья заранее знает, что приговором будет смерть». Про себя он тихонько усмехнулся, но глаза его остались холодными.
— Тогда я хочу, чтобы ее здесь не было, — проворчал Джон Петти, — потому что она слэн и, клянусь небом, я не хочу, чтобы в одной комнате со мной сидел слэн!
Ответная волна всеобщей эмоциональной реакции на этот популярный призыв оглушила Кэтлин, как физический удар. В гневе возвысились голоса:
— Проклятье, он прав!
— Выкинуть ее вон!
— Грей, у тебя крепкие нервы, раз ты нас будишь посреди ночи.
— Совет решил все это одиннадцать лет тому назад. До недавнего времени я вообще об этом ничего не знал.
— Ее приговорили к смерти, разве не так?
Шум голосов вызвал тяжелую улыбку на лице Джона Петти. Он глянул на Кира Грея: взгляды мужчин скрестились, как рапиры перед смертельным уколом. Кэтлин было ясно видно, что Петти пытался внести сумятицу в обсуждение, но если вождь и чувствовал, что проигрывает, этого не было заметно по его безразличному лицу: ни малейшего намека на сомнение не закралось в его сознание.
— Джентльмены, вы неправильно информированы. Кэтлин Лэйтон, слэн, здесь не на суде. Она здесь для того, чтобы давать показания против Джона Петти, и вполне понятным становится его желание вывести ее из зала.
Удивление Джона Петти было чуть-чуть преувеличенным, проанализировала Кэтлин. Его мозг оставался слишком спокойным, слишком холодно-внимательным, когда он заревел, как бык:
— Ладно, нервы у нас крепкие! Вы разбудили нас всех посреди ночи для того, чтобы устроить неожиданный суд надо мной по показаниям слэна! Но у тебя, пожалуй, нервы будут покрепче, Грей. И раз и навсегда, мне кажется, что нам надо прямо сейчас сесть и решить юридическую проблему — могут показания слэна быть уликой или нет.
Вот и опять он взывал к глубинной ненависти. Кэтлин вздрогнула перед волной ответных эмоций находившихся перед ней людей. У нее не было шансов, не было надежды, ничего, кроме смерти.
Голос Кира Грея звучал почти флегматично, когда он сказал:
— Петти, я думаю, вам известно, что сейчас вы разговариваете не с толпой крестьян, мозги которых накалены пропагандой. Ваши слушатели — реалисты и, несмотря на ваши явные попытки запутать дело, они понимают, что их собственные политические, а возможно, и физические жизни поставлены на карту в этом кризисе, в который вы, а не я, нас загнали. — Его лицо превратилось в каменную маску с тонкими, вытянутыми чертами, в его голосе послышались резкие нотки. — Я надеюсь, что все присутствующие проснутся от различных степеней сна, эмоциональности и нетерпения в достаточной степени, чтобы понять одно: Джон Петти бросил вызов, чтобы сместить меня, и, независимо от того, кто из нас победит, некоторые из вас умрут до наступления утра.
На нее они больше не смотрели. Во внезапно притихшей комнате у Кэтлин возникло ощущение, что она присутствует, но невидима.
В комнате с дубовыми панелями стояла тишина в воздухе и тишина в умах. На мгновение мысли мужчин были затуманены, потеряли интенсивность. Как будто между ее сознанием и их поставили барьер, потому что их умы работали глубоко-глубоко внутри себя, прикидывая, оценивая возможности, анализируя ситуацию, напрягшись перед лицом внезапно осознанной смертельной опасности.
Кэтлин вдруг ощутила внезапный перерыв в неясности мыслей, ясную, резкую телепатическую команду себе: «Сядь на стул в углу, там они не смогут тебя увидеть, не поворачивая голову. Быстро!»
Кэтлин бросила быстрый взгляд на Кира Грея. Она увидела, что его глаза почти горели, столь неистов был огонь в них. Потом она беззвучно соскользнула со стула, подчиняясь ему.
Люди не хватились ее, не поняли, что она делает. А Кэтлин почудилось сияние, когда она догадалась, что Кир Грей, даже в такие напряженные моменты, играет в свою игру и ничего не упускает. Он сказал вслух:
— Конечно, нет необходимости Совершать казнь, при условии, что Джон Петти раз и навсегда выбросит из головы это сумасшедшее желание встать на мое место.
Теперь когда люди в задумчивости уставились на Кира Грея, стало невозможно прочитать их мысли. На мгновение каждый был предельно внимателен; недолго их сознание контролировалось так же сильно, как у Джона Петти и Кира Грея, все их существо сосредоточено на том, что они должны сказать и что они должны сделать.
