собаки заходятся лаем...
13
Это она ушла, это она сыграла свою роль, а не я - я всего лишь был нужен ей, она обманула меня! Солнце, которое восходит и заходит, солнце, которое дарит земле лето, приближая её к себе, как король приближает к себе фаворита, чтобы через три месяца удалить его от двора и предать зиме, им нужно солнце, чтобы жить и плодиться. Или умереть, и они обманывают, они хитрые. Теперь её нет, и она сыграла свою роль. Это она сыграла свою роль, а вовсе не я. Кто кого использует в этом мире? Я уже ничего не понимаю. Но у меня ещё есть время, ах, да, у меня ещё есть время! Только вот проблема - его больше, чем требуется, и потому оно бесполезно. Да и кончится ли оно когда-нибудь? Занавес будет поднят снова и снова, повинуясь однажды заведённому ритуалу, они будут поднимать его снова и снова, где бы я ни был, они найдут меня, и когда меня не станет, они найдут того, кто будет изображать меня, кто заменит меня, кто будет продолжать играть эту роль... Сволочи. Когда ещё и нет ничего, кажется, ничто и не может погибнуть, но вот ты делаешь шаг, и уже через миг ненавидишь себя за него! А зрители... в темноте всегда довольно места для зрителей. Темнота населена зрителями. Я мог бы понять это и раньше. Я понял это в тот день, когда бы должен был торжествовать, ведь он был в моих объятьях, и он страдал, но что стоит мгновение, когда его нельзя удержать! Ему слёзы принесли облегчение, а мне только боль и усталость. И безысходную жажду. Едва припав ко мне, он вновь стал недосягаем, он ускользнул от меня, она обманула меня, они все заодно! И теперь он ещё дальше, дальше, я ненавижу их всех! Он ускользнул от меня, и об этом не нужно говорить вслух, нет нужды облекать в слова то, что существует и без их участия. Я почувствовал это, и довольно. Это и так больше, чем я могу вынести. Я был нужен ей, чтобы она могла сыграть свою роль, а она была нужна мне... для того же самого! Но другой сцены у меня больше не будет, пусть кто-нибудь другой играет в этих одеждах, пусть играет меня - мне никогда не превзойти этот последний, мой тайный выход. Я хочу, чтобы все ушли, и чтобы ночь не кончалась, вот и всё. Я просто был звездой, и я хочу жить ещё миллион лет, пусть не вечность, пусть ангелы смеются надо мной или вовсе забудут, пусть все уйдут. Я хочу, чтобы все ушли. У меня ещё не отнят мой трон, я повелеваю, пусть все уйдут, я не хочу их видеть. Как милосердны рампы!.. Я сжигаю себя каждый раз у них на глазах, а потом они собирают мощи и оправляют их в серебро. Когда-нибудь придёт кто-то другой, чтобы сыграть мою роль, и тогда его назовут Федрой. А обо мне забудут. Как забыли бы Отона и Сарданапала, будь они на моём месте. А я всё выхожу и раскланиваюсь, но аплодисменты всё глуше и тише, падает снег, все расходятся по домам, толпятся в буфете, берут штурмом общественный транспорт, свет меркнет... я задыхаюсь. Они гасят на этажах свет. Мой возлюбленный не слышит меня больше, мой возлюбленный носит траур поверх зелёных трико. Он всё ещё приходит на её могилу. Подумать только, он приходит на её могилу! А летом он будет приносить ей живые цветы. Так уж заведено. Летом их приносят больше. Я никогда больше не увижу лета, вот странно... что за нелепость! Они всегда приносят цветы. И держат их на своих коленях за спинками кресел в темноте зрительного зала, сидя согласно купленным в кассе билетам, пока ты в муках не издохнешь у них на глазах, и боятся пропустить хоть миг твоей пытки - вдруг упустят самое интересное!- а потом они хлопают тебе. Потом они приносят тебе цветы. Их глаза могут наполниться слезами,- я видел это воочию,- но быстро высыхают. Они не успевают донести свои слёзы даже до улицы. И ничто по-существу не изменяется, правда? Все причины, которые мы создаём, и всё, что мы придумываем, изобретая уловки, нужно нам лишь для того, чтобы свершилось то, что и так, наверное, неизбежно. Но кто-то должен хитрить, чтобы это произошло. Раз эти роли есть, кто-то должен играть их! Время всё не кончается, оно не нужно мне больше. Мне ничего не нужно от него больше. Время не кончится, пока не погаснет свет. Не я опускаю занавес, и я не могу погасить свет, это их мир и его причуды. Но свет медленно гаснет. Уже скоро. Всё равно уже скоро. Уже горят декорации. Лишь однажды можно сыграть свою жизнь до конца.
14
Всё кончено, мне уже не вернуться. Она обличает меня, незримый, но властный призрак. Какая мечта может быть оправданием перед той, что умерла во имя её краха! Она использовала меня, я не был готов к этому. Я готовился к этому всю свою жизнь, и каждый мой выход был репетицией совершенства, и всё же я не был готов. Но невозможно не сделать то, что уже сделано, мой костёр сложен и уже пылает, и в ритуальном исступлении они уже жгут декорации. Я не хотел играть лучше, чем я играл всегда, я был всего лишь влюблён. Но можно ли знать заранее, какой выход окажется лучшим? В бесчисленный раз выходя на сцену, можно ли знать, что этот выход станет последним? Мне не было дано этого. Мне казалось, что времени слишком много, и мне нечего делать с ним, и вдруг его не осталось совсем. И что-то я не успел... Никто не хочет платить за любовь слишком высокую цену. Нам ли, смертным, тягаться в любви с богами! Лишь в смерти мы мним сравняться с ними, а они бессмертны! - и ищем бесконечности ненаселённых пространств за чугунной вязью парковой ограды дворца, думая в бегстве от судьбы обрести больше, чем в её исполнении. Певчие птички, разведчики Короля Солнца, проверяют на прочность пределы реальности, разбивая свои тела в кровь,- здесь, где формы размыты, им скучно блуждать в тумане, вызывая в памяти бесцветные и нестойкие образы, цепляться за сумерки уходящих снов, растворяющиеся очертания героев и богинь... они ищут стали и режут об неё свои тела, бросаясь на неё снова и снова... Но олень вздрагивает во сне от малейшего звука, и стрела никогда не застанет его спящим. И смерть - это никогда не бегство, она всегда исполнение. Она, как идеальное будущее, удаляется от них подобно горизонту, и они всё летят к нему, но каждый раз они в настоящем, а будущее там, дальше... всегда там, дальше... Оно удаляется от них, им не достичь его, и раны напрасны... Что же, стать одним из них и сложить с себя пурпур? - снятый, быть может, с чужого плеча, ведь они всегда называли меня лицедеем! - и став безымянным бродягой, однажды где-то на заброшенной дороге, не освещаемой даже фонарями, среди тёмного леса и его зверей, на которых уже объявлена охота, сложить с себя жизнь?.. Или остаться в заколдованном саду розой, умирающей от болезни зимы и забывшей, что когда-то она была ангелом, и носить маску пьянства поверх маски безумия, как он носит траур поверх зелёных трико, и упрямо искать двери там, где их нет, и однажды издохнуть... Если бы я мог выбирать, у меня оставался бы выбор. Но выбор сделан. Я не был готов к этому - значит ли это, что он сделан чем-то большим, чем я? Ангел, больше ли он чем роза, а небеса, выше ли они земли? Солнце, выше ли оно красок заката? Разве Федра и я - не одно и то же? И когда я дойду до края земли, и моя голова скатится как по желобу гильотины нас нег, и окровавленный снег станет дымиться, она скажет: "Прощай!"? Как это странно, говорить прозой то, что так долго звучало со всех подмостков стихами... Когда бы я мог выбирать, я вырвался бы из башни и мнил себя свободным как ветер и те, кто ищут смерть в ненаселённых пространствах там, за чертой последнего края. Что же это... или так заведено в этом мире, что руки того, кто носит на своих плечах пурпур, всегда будут обагрены кровью?.. Прочь! Прочь тени! Я хочу, чтобы моя смерть была светла, прочь тени! Зажгите свет! Зажгите факела, зажгите весь свет, все сюда! Я хочу видеть вас. Прощайте! Я сыграл для вас свою роль... А теперь посмотрите на моё лицо, оно недвижно. Несите свои цветы, вы дождались моего триумфа. И кто-нибудь, подожгите же, наконец, этот саван, у меня больше нет сил! Можно ли спрятаться в клетке? Можно ли донести тому, кто всё знает? Можно ли произнести имя того, кто был прежде имён? И сотворить чудо, готовясь к этому всю жизнь. Прощайте! - уже горят декорации...
