Макс поднял руку и произнёс:
– Они не были холотропными, поэтому тому, кто просил, следовало как-то более детально попросить, я так думаю.
Санди перебила его:
– Да нет же, всё дело в том, что это так называемое профессиональное занятие одному из них ужасно надоело и он, как не трудно ожидать, решил сделать его быстрее.
– Но это же его друг! – запротестовал Макс.
– Какой же друг без холотропии? – крикнула в ответ Санди, – Это не дружба, а папье-маше!
– Тихо, – вразумила спорщиков Регина, – Без холотропии дружба может быть, просто она отличается. Надо помнить об этом. Вы же дружили до того, как я приехала.
Она кивнула Тиму.
– Мне кажется, что в тот момент, когда он так поступил, он дал понять своему другу, что тот ему чужой. Наверное, так было нужно по правилам, они просто так жили.
Он замолчал и посмотрел на Элизу.
Девушка сидела, поглаживала Лёську и тихо плакала. Все почтительно ждали, так как чувствовали – она скоро успокоится.
– Они… – Элиза сглотнула, – Если бы они понимали, что нельзя быть такими разобщёнными, то ни один из них не поступил бы так, а постарался бы дать другому столько, сколько только можно дать. Но этой отзывчивости и открытости не было. И вот результат – Утро Смерти. Господи, мне их так жалко. Они несчастные уроды. Инвалиды, которые не знали своей ущербности. Если бы я только могла им помочь.
И Регина, и ученики надолго погрузились в молчание. Лёська спустился с колен и обошёл каждого, мяукал и ласкался, будто пытался успокоить.
На предпоследнем занятии Регина собрала ребят и сказала, что покажет им одну технику, которая, теперь им будет доступна.
– Элиза, Тима, разгон.
Двое подростков легли рядом: головой к голове, но не касались друг друга. По команде Регины они «полетели по тоннелю». Прошло несколько минут.
– А теперь, Тима, наклонись к Элизе. Так, нет, не так. Просто перевернись и наклонись сверху. Прикоснись веками к её векам.
Тима перевернулся. Но успел открыть глаза и заметить.
– Продолжай, Тима! – повысила голос Регина.
– Но, – вырвалось у Тима.
– Продолжай, пока разгон не остыл!
Тима коснулся веками закрытых глаз Элизы. Он боялся, что в нос попадут волосы, но этого не произошло. А в следующий миг Элиза оттолкнула его и вскочила. Она растеряно крутила головой. Слепая девушка пыталась понять, что происходит, но яркий образ удивил её.
– Лёська! Что же ты негодный! Где ты так извозился, – она произнесла слова и замерла, ещё не поняла, но уже почувствовала, что на миг, на краткий миг увидела Лёську глазами Тима.
Все ученики как один замерли в изумлении. А Лёська, перемазанный оранжевой гуашью, как ни в чём не бывало, тёрся спиной о мантию Регины, которая сидела на ступеньках храма.
– Мы его сейчас отмоем, – тихо сказала Регина, – Это просто гуашь.
На последнем занятии Регина разрешила Тиму и Элизе сидеть вместе. Между молодыми людьми появилась совсем иная связь, которую трудно было скрыть от самих себя и тем более от окружающих.
– На прошлом занятии я показала вам, какой может быть близость с дорогим человеком.
Лёська замурлыкал сильнее, словно речь шла о нём.
– Ты тоже молодец, – усмехнулась Регина, – Я специально придумала этот сильный сигнал, чтобы продемонстрировать то единство, которое раньше в восточных практиках достигалось лишь тантрическими упражнениями. Ну, когда вы захотите их испытать на себе, просто заходите в библиотеку храма, Леон вам даст эти книги. Хотя молоды вы ещё, конечно. А, впрочем, что я говорю, теперь другое время, к тому же, то, что я вам показало, гораздо сильнее тантры. Просто поверьте. Захотите проверить, проверяйте.
– Верим, – кивнули ученики.
– Ну, вот и всё. Мой курс завершён. Я больше не задержу вас. Чуть позже мы сходим на море, если вы не против. Искупаемся напоследок. Мне пора в путь. К тому же хочу посмотреть на яхту, которую доделал Тима, и к которой Санди вышила парус с дельфинами. Покажете мне вашу яхту?
Санди и Тима согласно кивнули.
– Остался последний штрих. Тима, прочитай, пожалуйста, это стихотворение. Вначале можешь про себя, а потом вслух.
Учитель передала пареньку дощечку.
Там было написано:
В созерцании – свет.
В созидании – музыка
В поэзии – форма.
Тима поднял голову и сосредоточенно взглянул на Регину. Потом медленно повернулся к Элизе. Девушка почувствовала взгляд и доверчиво улыбнулась. Парень тихо вздохнул, опять посмотрел в глаза учительнице.
Учительница видела – в его глазах появилось начало глубокого понимания. Но это была лишь первая ступень. И они на ней уже стояли.
Он прошептал:
В ощущении – тепло.
В созидании – музыка.
В поэзии – форма.
Регина перевела дух.
– Молодец, Тима. Ты сдал этот экзамен самому себе.
Родное небо (девятая новелла)
Союз Юга, остров Ниххон, 115 год после Утра Смерти.
Под ногами дрожал металл.
Его дрожь – как обещание: скоро.
Скоро рукотворная птица коснётся земли.
Нетерпение вперемешку со страхом. Именно так ощущал себя Станислав. И в этих чувствах он был не одинок.
Их пятеро.
Они идут в неизвестность.
Остров Ниххон встретил пришельцев тишиной. После полёта казалось, воздух не то гудел, не то шипел, но на самой границе слышимости. Пандус опустился, пять пар ног в окованных металлом сапогах застучали по гофрированной поверхности.
– Слава, смотри на правый край, – предупредил Станислава Ральф.
И Станислав смотрел, а как же не смотреть?
Его сектор оказался справа. Татьяна держала правый тыл. Ульрик и Эсса слева. Ральф посередине.
– Чисто пока. Мёртвая территория, – доложил по рации Ральф.
Пилот конвертоплана принял сигнал и заглушил двигатели.
– Не зевайте, надо осмотреть окрестности и убедиться, что место посадки в безопасности, – одёрнула всех Татьяна.
Они и правда едва не зазевались.
Вокруг было на что посмотреть. Даже им, пришельцам, которые давно привыкли к причудам Флоры.
Если особо не приглядываться, Флора похожа на мох, который селится на старых стенах, обветренных непогодой и временем. Вокруг места посадки просирались руины, покрытые этим самым «мхом». Но «мох» шевелился. Словно месиво странных серо-зелёных червей.
Станислав сглотнул. Станислав ни разу в жизни не видел настоящей Мёртвой территории, он видел всё это впервые, ему было трудно смотреть.
Пока в Союзе Юга как-то сдерживают Флору, а раньше её звали Липкой заразой. После взгляда на шевеление вокруг Станислав готов был поклясться: те, кто назвал её Липкой заразой, были тысячу раз правы.
