— Вампир, — медленно произнес я, глядя в ее беспокойные глаза. — Какие тебе нужны доказательства?
— А ты укуси меня. Вот сюда, — она отбросила волосы назад, обнажив шею с ритмично пульсирующей под кожей жилкой.
Я с трудом отвел взгляд. Покачал головой.
— Если я это сделаю — ты умрешь: не смогу остановиться.
— …А ты уже убивал кого-нибудь? — спросила она после неловкого молчания. Спросила и сжалась в комочек: и страшно, и ответ услышать хочется!
— Нет, — утешил я. — Никого не убивал. — Потом вспомнил о передряге, в которую вляпался и добавил. — Пока.
Подступающий рассвет уже давал о себе знать: тело наливалось тяжестью, перед глазами плыло, в ушах потихоньку нарастал серебряный звон.
— Маме скажешь, я поел, — напутствовал я, поднимаясь. — Пойду лягу: можешь проверить, как я сплю.
По крайней мере сюда — они не пришли. Может быть, все еще образуется.
Я кое-как добрел до дивана и погрузился в сон.
Первое, что пришло в голову, когда я проснулся: Карини здесь!
— Есть хочешь? — спросила мама, едва я приподнялся с ложа.
Кто что, а зима — про валенки!
— Позже, — я уже шустренько топал в Надину комнату.
— Позже — это когда? — понеслось вслед.
Потом, мама, потом. Сначала дело — затем все остальное. Я потянул на себя закрытую дверь:
— На…
Надя сидела за письменным столом, заваленным учебниками и тетрадями. Мило щебетала с каким-то парнем. После моей реплики пара дружно обернулась. Ладно, Надя смотрит вопросительно, а ты-то чего уставился? Тока скажи, что мешаю!
— Привет, — вынужденно поздоровался я. Млин, зря зашел. Не вовремя. — Надя, как освободишься, скажи мне. Есть разговор.
— Ладно, — кивнула сестрица, продолжая выжидательно смотреть в мою сторону. Паренек рядом занимался тем же самым.
Чего пялишься? У-у, ухажер!
Неловка перебирая ногами, я сдал назад. Прикрыл дверь. Постоял перед ней, размышляя. Потом развернулся, ушел.
На кухне хозяйничала мама. Конечно, мое появление без внимания не осталось.
— Иди поешь, — обманчиво мягко сказала мать.
Ну да, конечно — есть-то придется под бдительным надзором.
Во входной двери заскрежетал и провернулся ключ. В квартиру ступил запорошенный снегом отец.
— Привет, — сказал он, стряхивая с шапки белые хлопья.
— Привет.
— Ты только пришел или уже уходишь?
— Да… пока не ухожу. А что?
Папа вовсю отряхивал верхнюю одежду. Не мог в подъезде это сделать, что ли?
— Ничего. Просто спросил.
— Миша, тебе разогревать? — донеслось из кухни.
— Ага, Вер, грей, — откликнулся отец, аккуратно ставя снятую обувь под вешалку. Распрямившись, походкой усталого, выполнившего свой долг человека направился в ванную.
Я заглянул на кухню.
— Мам, а кто это у Надьки сидит?
— Мальчик один, с ее класса, — мама поставила звякнувший бокал на сушилку. — Я с его матерью раньше работала. Хороший мальчик.
Железный аргумент: хороший мальчик, потому что с его матерью были неплохие отношения. Мне вот почему-то не хочется распахивать ему свои объятья.
— И чего они там делают?
— Уроки, — спокойно отозвалась мама. А что, не похоже?
— Похоже, — буркнул я. — А что, он сам, без Надьки, уроков сделать не может?
На мгновенье застыв, мать развернулась, взяв меня под прицел внимательных глаз:
— Ревнуешь?
— Вот еще!! Было бы из-за кого ревновать! Просто беспокоюсь за сестру, вот и все.
Наверное, я не показался ей умиротворенным.
— Жениха ей сам выбирать будешь?
Я почувствовал, как по щекам разливается — не жар, нет! — слабенькое тепло.
— Ты же знаешь, что нет, — сбивчиво промямлил я, не забыв предварительно заняться изучением собственных носков.
— Знаю, — согласилась она. — У меня тоже есть мнение насчет твой жизни — живешь неизвестно где, питаешься неизвестно чем, дома не появляешься — но я же молчу?!
— Мама! — стонуще воскликнул я и не нашел, что еще воскликнуть.
Потеснив меня у порога, в кухню вошел отец. Молча опустился на стул. С маминой помощью перед ним материализовалась тарелка с борщом.
Борщ я когда-то любил.
— Ну что, — отец с хлюпающим звуком втянул в себя содержимое первой ложки, — как твои дела-то?
— Нормально дела, как всегда, — ответил я, прежде чем вспомнил, зачем явился. — Если не считать одной маленькой неприятности….
Как в анекдоте:
«— Товарищ генерал, за время Вашего отсутствия чрезвычайных происшествий не было! Вот только пес Шарик сдох…
— А чего же он сдох?
— Да конины объелся.
— Какой конины?
— Лошадь загоняли, пришлось пристрелить.
— Как загоняли, почему?
— Пожар в штабе начался, воду везли.
— Ну и как, потушили?
— Никак нет, сгорел штаб со всеми бумагами.
— Идиот! С этого начинать надо было!
— А мы Вашему заместителю с этого начали, он и помер…»
— Что за неприятность? — перестав стучать ложкой, папа вопросительно поднял брови.
— Вам надо перебраться куда-нибудь подальше. Недельки на две, — безмятежно поведал я.
— С чего бы это? — произнеся эти слова, папа вспомнил про застывшую в руке ложку и опустил ее обратно в тарелку. Назревал серьезный разговор.
А разве кто-то сказал, что мы здесь шутки шутим?
— Происки заграничных спецслужб, — находчиво, как мне показалось, поведал я. — До них дошли слухи — да что там, уже не слухи — достоверные данные! В общем, они про меня знают и, возможно, захватят вас, чтобы оказать на меня давление.
«А что, нормальная версия! Пусть докажут обратное!»
— Что-то я сомневаюсь, чтобы заграничные службы разгуливали здесь, как у себя дома, — недоверчиво протянул отец, водружая локти на стол и бдительно всматриваясь в мое лицо. — А ну, выкладывай все как есть!
Мама в разговор пока не вступала, но ее застывшее лицо показывало — она внимательно следит за диалогом. После папиного вопроса, ее карие, тревожные сейчас глаза, встретились с моими.
— Передел власти в «верхах», — ляпнул я первое, что пришло в голову. — На нас хочет наложить лапу другая организация.
— Которая работает на зарубежную спецслужбу? — уточнил батя.
— Не! В смысле… Я откуда знаю, на кого они там работают? Короче, они узнали, что где-то выводят суперсолдат и теперь хотят все присвоить.
Эта версия показалась родителям более правдоподобной: в России, как известно, многое делается с душой: если работать — так работать; если гулять — то гулять; если скинуть кого-нибудь с пьедестала — значит, скидывать будем по полной программе.
