Качнулась ветка. Метнулся по стене солнечный зайчик.
Чудесный пазл. Он из другого мира. Архиповна с дерева упадет, когда узнает об этом. Возможно, он попал на Землю очень давно. Возможно, над ним плавали панцирные рыбы. Динозавр наступал на его прохладную коробку. Египтяне замуровывали ее в одной из гробниц, японский солдат гасил в желе дешевые сигареты, а дед Филипп студил самогон. А Ботаник, тот вообще поступил проще всех: пальнул по Вселенной из карабина! Вот, наверное, откуда чувство неуверенности и тревоги. Мироздание, конечно, непоколебимо, но…
Кажется, Врач подумал о том же.
По крайней мере, он вдруг приподнял пазл.
Он внимательно изучил дно, бортики, но не обнаружил никаких вмятин, никаких пробоин. Значит, пуля еще летит! Она еще там! Она там внутри преодолевает безмерные пространства!
– Послушай, Роальд, в эту штуку совсем недавно пальнули из карабина!
– Ну и что? Да и пальнули все же не в эту, а в другую.
– Ну и что? Они идентичны. Ты сам сказал. И не спрашивай, как это может быть. Подозреваю, что события в том и в другом пазлах всегда происходят одновременно. Получается… – посмотрел я на него, – Получается, что если звездных мышек пугнуть в том пазле, в этом они тоже обеспокоятся…
Роальд промолчал. Кажется, он жалел нас.
Кажется, он считал, что какая-то там пуля слишком мала, она исчезающе мала по сравнению с целой Вселенной. Правда, Нику Друяну мог придерживаться на это совсем другого взгляда. Взорвать Вселенную можно разными способами. Например, пальнуть по пазлу из карабина. Тревога, источаемая глубинными заревами, казалась мне все более острой. Вот мы ищем, вот мы любим, вот мы не звоним друг другу, упускаем и упускаем время…
62…а пуля летит…
63…со скоростью, превосходящей все последние изобретения.
Памяти Н. Н. Плавильщикова
Ибо он знал то, чего не ведала эта ликующая толпа, – что микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает, что он может десятилетиями спать где-нибудь в завитушках мебели или в стопке белья, что он терпеливо ждет своего часа в спальне, в подвале, в чемодане, в носовых платках и в бумагах и что, возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их околевать на улицы счастливого города.
Альбер КамюУстраиваясь в кресле, я обратил внимание на соседа, который показался мне знакомым. Он долго глядел в иллюминатор, а когда повернулся, я вспомнил, что видел его совсем недавно, может, час назад. Он стоял в холле аэропорта и курил. На нем была плотная шелковая куртка, какие иногда можно увидеть на лесорубах или на парашютистах, но не одежда меня удивила, а выражение лица: этот человек был полностью, абсолютно невозмутим, он будто отключился, ничто в мире его не интересовало.
И сейчас, едва пристегнувшись, он отключился от окружающего.
Дожидаясь взлета, я вытащил из кармана «Газетт» и развернул ее.
В статье, занявшей половину первой полосы, писали о некоем европейце, с которым столкнулся в свое время, пересекая Южную Америку, французский врач Роже Куртевиль, а чуть позже, в 1934 году, капитан Моррис, отправившийся на поиски «неизвестного города из белого камня», якобы затерянного в джунглях, – города, в котором члены Английского королевского общества по изучению Атлантиды и сейчас подозревают некий приют атлантов, переселившихся после гибели своего острова на американский континент.
Увлекшись, автор анализировал легенды, широко распространенные среди индейцев, обитающих в глубине сельвы, о некоей змее боиуне – хозяйке затерянных амазонских вод. В период ущерба луны эта загадочная боиуна может обманывать людей, принимая облик баржи, речного пароходика, а то и пассажирского лайнера. Темными ночами, когда небосвод напоминает мрачную вогнутую чашу без единой мерцающей звезды, а усталая природа погружается в душный сон, тишину на воде нарушает шум идущего парохода. Издали можно с трудом разглядеть темное пятно, перед которым бурлит и пенится вода. Горят топовые огни, а над толстой, как башня, трубой черным хвостом расстилаются клубы дыма. Несколькими минутами позже можно услышать шум машин, металлический звон колокола. На заброшенном берегу случайные серингейро или матейрос спорят о том, какой компании принадлежит идущий по реке пароход. А он, нежно играя лучами электрических огней, все приближается и приближается, напоминая доисторическое животное, облепленное бесчисленными светлячками.
Потом пароход сбавляет скорость. По рупору звучит команда дать задний ход и спустить якорь. Глухой удар, всплеск – якорь погружается в воду. Скрипя и грохоча, сбегает сквозь клюз тяжелая металлическая цепь. Люди на берегу решают подняться на пароход. «Несомненно, команда нуждается в дровах», – думают они, радуясь встрече. Они садятся в лодку, но не успевают пройти и половину пути, как пароход бесшумно проваливается в бездну. Крылья летучей мыши трепещут в воздухе, крик совы отдается пронзительным эхом, а на воде – ничего!
Потрясенные случившимся люди поспешно возвращаются к берегу.
Вот так примерно происходят встречи со змеей-боиуной, хотя у автора статьи было свое мнение. Он связывал содержание подобных легенд с появлением здесь на Амазонке не только больших пароходов, но и с невесть как забредшими в эти воды субмаринами. «В этих историях всегда можно отыскать какие-то связи, – невольно подумал я. – Правда, не стоит забывать о самом простом, например, о плывущих по течению травяных островках, облепленных светляками, о смытых с крутых берегов деревьях, да мало ли…»
Бросив «Газетт», я глянул в иллюминатор.
Безбрежное зеленое одеяло сельвы расстилалось внизу.
Пытаясь отыскать темную ниточку Трансамазоники, самой длинной дороги в мире, строящейся руками нищих матейрос, я уперся лбом в холодный пластик. Но сплошной покров тропических лесов не открывал ни единой прогалины. Зелень, зелень, зелень… Океан зелени…
Я вздохнул.
Это была затея шефа: сунуть меня в сельву.
На мой взгляд, работы, ведущиеся на Трансамазонике, не нуждались в присутствии двух постоянных корреспондентов. Уже второй месяц в одном из поселков работал мой напарник Фил Стивенс, его репортажей вполне хватало на вторую полосу «Газетт», но, как говорил шеф, газетчик не становится плохим газетчиком, если его быт время от времени прерывается путешествиями.
