– А когда чем-то занимаешься, то чем? – Этвуд, казалось, не заметил, как его ставят на место.
– Э-э-э... Я дизайнер.
– Шляпы? Дамское белье? – Этвуд хмыкнул.
Хачмен догадался, что выбрал профессию слишком экзотическую, и тут же поспешил исправить свою ошибку.
– Нет, я по железобетонным конструкциям. И скорее, просто чертежник.
Этвуда это, похоже, впечатлило.
– Хорошее дело. В наших краях много работы для вашего брата.
– Да. Именно поэтому я и здесь. Но поначалу торопиться не буду, осмотрюсь несколько дней. – Хачмен почувствовал, что сплел вполне правдоподобную историю.
– Я сам овощами торгую, – произнес Этвуд. – Пиво пьешь?
– Пиво? Иногда.
– Отлично. Как закончишь, двинем в «Крикетерс» и примем по несколько кружечек.
– Спасибо, но я бы предпочел не пить сегодня вечером.
– Ерунда! – грохнул Этвуд. – Я же не предлагаю тебе какую-нибудь южную мочу. Мы будем пить отличный ланкаширский эль! – Он бросил свирепый взгляд в почти нетронутую тарелку Хач-мена и добавил: – Давай-давай, парень, наворачивай. Неудивительно, что ты такой тощий.
– Хватит, Джордж, – не выдержала наконец миссис Этвуд. – Мистер Ретрей наш гость, в конце концов!
– Попридержи язык, – рявкнул на нее Этвуд, выпятив нижнюю челюсть. – Именно поэтому я и приглашаю его выпить.
Хачмен почувствовал, как рядом с ним, задышав чуть сильнее, шевельнулся мальчишка.
– Все в порядке, миссис Этвуд. Предложение вашего мужа действительно гостеприимно, и, я думаю, мне не мешает прогуляться часок.
– Вот это другое дело, – кивнул Этвуд. – Давай, парень, доедай.
Хачмен взглянул ему в глаза и отодвинул от себя тарелку.
– Если я много съем, не смогу потом пить пиво.
Поужинав, Хачмен поднялся к себе, надел куртку и выглянул в темноту за окном. Пошел дождь, и маленькие квадратики чужих окон, плавающие в ночи, производили еще более гнетущее впечатление, чем предыдущим вечером. Джордж Этвуд был обыкновенным грубым боровом, бесчувственным животным, подавляющим окружающих одними своими размерами, но все же вечер в его компании казался Хачмену более привлекательным, чем одиночество в теснящих стенах с цветочными обоями. «Викки, – против воли возникла мысль, – посмотри, до чего ты меня довела...»
Он спустился вниз, прошел через кухню и неожиданно увидел свое лицо на экране телевизора в углу. Джейн Этвуд смотрела программу новостей спиной к нему и даже не заметила, как он вошел. Хачмен проскользнул в плохо освещенный коридор и остановился, ожидая Джорджа Этвуда. Содержание новостей мало чем отличалось от того, что он слышал в машине, а это могло означать, что его имя уже связали с антиядерной машиной. Он сам дал властям хороший, приемлемый для общественности повод для розысков. Они могут использовать любые средства массовой информации, и едва ли кто задумается, почему какому-то свидетелю по делу о похищении уделяется столько внимания. Переданная по телевидению фотография Хачмена на фоне размытой листвы казалась очень знакомой, но он никак не мог вспомнить, где его снимали и кто. Без сомнения, всех его друзей и знакомых уже опросили полицейские, а может быть, еще и люди из какого-нибудь безымянного отделения службы безопасности. Впрочем, возможно ли это? Хачмен подсчитал часы: был вечер вторника, а конверты, адресованные организациям и лицам внутри страны, отправлены в понедельник. «Еще слишком рано, – решил он, чуть успокоившись после того, как увидел себя на экране. – Полицию я вполне в состоянии обмануть, а остальные еще не знают, кого искать».
– Ага! Ты уже готов! – Из другой двери вывалился Этвуд в лохматом пальто, делавшем его похожим на медведя. Его жидкие волосы были разглажены по огромному черепу. – Где твоя машина?
– Машина? – Хачмен поставил ее на посыпанной золотой дорожке у дома и не собирался трогать.
– На улице дождь, парень, – продолжал греметь Этвуд. – Мой фургон сломался, а до «Крикетерса» больше полумили. Что ты думаешь, я туда пешком пойду в эдакую слякоть?
Перенервничавший и утомленный постоянной грубостью хозяина, Хачмен уже хотел было отказаться от поездки, но вовремя вспомнил, что машина теперь не соответствует переданному описанию. На стоянке у пивной среди других машин она будет не более приметна, чем здесь, около дома.
– Машина у дома, – ответил Хачмен, и они выбежали под леденящий дождь. Этвуд дергался от нетерпения, пока Хачмен открывал ему дверь, затем рухнул на сиденье с такой силой, что машина закачалась на рессорах, потом с грохотом захлопнул дверцу, oтчeгo Хачмен невольно вздрогнул.
– Двинули! – заорал Этвуд. – Нечего терять время, когда нас ждет выпивка.
Следуя указаниям Этвуда, Хачмен вырулил на шоссе, где бело-голубое освещение лишь подчеркивало убогость зданий вокруг, и подъехал к неприглядному строению из красного кирпича. Выходя из машины, Хачмен с мрачным выражением лица оглядел здание. Всякий раз, когда ему случалось оказаться в компании любителя пива, который старался затащить его в «единственное место, где подают хорошее пиво», рекламируемое заведение всегда оказывалось мрачным и унылым. И этот бар тоже не был исключением из, надо полагать, естественного закона природы. Пробегая под дождем к входной двери, Хачмен почему-то подумал, что там, в Кримчерче, сейчас теплая звездная ночь. «Мне одиноко без тебя, Викки...»
– Две пинты особого! – крикнул Этвуд бармену, едва они вошли в помещение.
– Пинту и горячего ирландского грогу, – сказал Хачмен. – Двойного.
Этвуд поднял брови и, пародируя акцент Хачмена, произнес:
– Ну уж нет, сэр. Если вы желаете виски, вам придется платить самому. – Он затрясся от смеха, облокотился о стойку и продолжил: – В этом месяце я способен только на пиво: не тот доход.
Дав выход своему раздражению, Хачмен достал из кармана пачку денег и молча швырнул на стойку пятифунтовую бумажку. Он попробовал грог, решил, что там слишком много сахара, но тем не менее выпил до дна. Горячая жидкость мгновенно согрела живот, а затем по каким-то неведомым анатомическим законам распространилась по всему телу. Следующие два часа он непрерывно пил и платил за выпитое, пока Этвуд занимал бармена длинными, повторяющимися разговорами о футболе и собачьих бегах. Хачмену тоже хотелось с кем-нибудь поговорить, но бармен, молодой парень с татуировкой, почему-то глядел на него с едва скрываемой враждебностью. Остальные посетители в плащах молча сидели на скамьях в темных углах бара. «Что они все здесь делают? – тупо подумал Хачмен. – Почему они сюда пришли? Зачем?» За стойкой была дверь, которая вела в другой бар, классом повыше, и несколько раз Хачмену удавалось разглядеть барменшу с царственной осанкой. Она много смеялась, легко скользя в оранжевом освещении соседней комнаты, и Хачмен молился про себя, чтобы она вышла и поговорила с ним, молча клялся, что даже не будет заглядывать в вырез кофточки, если она наклонится в его сторону. Только бы она вышла и поговорила с ним, дав ему снова почувствовать себя хоть чуть-чуть человеком. Но она так и не вышла, и Хачмену приходилось сидеть с Этвудом. Одиночество захватывало его, и в памяти с непереносимой горечью вставали знакомые строки:
