И звуки музыки, и дым сигар,
Мои мечты в ночном саду,
И вязы темные, и звезд пожар...
Его горло перехватила мучительная судорога.
Мне снится комната, согретая огнем камина,
И теплый свет свечей, стоящих у окна,
На стенах старые знакомые картины,
И с книгами сиденье допоздна...
Через какое-то время молодой бармен перешел к другой компании, и Этвуд, бросив разочарованный взгляд в зал, решил переключиться на Хачмена.
– Чертежник-то, неплохая работенка, а?
– Неплохая.
– Сколько набегает?
– Три тысячи, – попытался угадать Хачмен.
– Это сколько же в неделю выходит? Шестьдесят? Нормально. А сколько будет стоить пристроить мальчишку?
– В смысле?
– Я читал, что если парень хочет стать архитектором, его родителям приходится выложить...
– Это другое дело. – Хачмену очень хотелось, чтобы скорее вернулся бармен. – А чертежников берут на стажировку сразу, так что это тебе ничего не будет стоить.
– Отлично! – обрадовался Этвуд. – Похоже, я Джеффа пристрою чертежником, когда подрастет.
– А если он не захочет?
– Как это не захочет? Захочет как миленькой, – засмеялся Этвуд. – Он, правда, плоховато рисует. Пару дней назад нарисовал дерево – это надо было видеть! Сплошные закорючки. Какое это к черту дерево?! Ну, я ему показал, как надо рисовать, и он сразу все уловил.
– Надо понимать, ты нарисовал ему дерево, как рисуют в комиксах? – Хачмен макнул палец в лужицу пива на стойке, провел две параллельные черты и пририсовал сверху лохматый шар. – Так?
– Да. – На грубом лице Этвуда появилось подозрительное выражение. – А что?
– Идиот! – провозгласил Хачмен с пьяной искренностью. – Знаешь ли ты, что ты наделал? Твой маленький Джеффри, твой единственный ребенок посмотрел на дерево и переложил свое впечатление о нем на бумагу без всяких предрассудков и условностей, мешающих большинству людей видеть вещи правильно.
Он замолчал, переводя дух, и к своему удивлению заметил, что на Этвуда его тирада произвела впечатление.
– Твой сын принес тебе это... этот святой дар, это сокровище, продукт его неиспорченною разума. А ты? Ты посмеялся над ним и сказал, что дерево рисуется правильно только так, как рисуют заезженные мазилы в «Дэнди и Бино». Ты хоть понимаешь, что твой сын уже никогда не сможет, взглянув на дерево, увидеть его таким, какое оно есть на самом деле? Может, он стал бы вторым Пикассо, если бы...
– Брось трепаться, – потребовал Этвуд, но в глазах его застыла неподдельная озабоченность.
Хачмену уже захотелось признаться, что он просто играет словами, но этот гигант вдруг открыл, что кто-то чужой сумел пролезть ему в душу, и это начинало его злить.
– Что ты в этом понимаешь, черт бы тебя побрал?
– Я много чего понимаю. – Хачмен постарался принять загадочный вид. – Поверь мне, Джордж, я много знаю об этих делах.
– А, чтоб тебя!.. – Этвуд отвернулся.
– Отлично, – печально произнес Хачмен. – Блестящий выход, Джордж. Я пошел спать.
– Проваливай. Я остаюсь.
– Как хочешь. – Хачмен пошел к выходу неестественно ровной походкой. «Я не пьян, констебль. Видите? Я в состоянии проползти по прямой...»
Дождь кончился, но стало холоднее. Невидимый леденящий ветер кружился вокруг него, отбирая последнее тепло.
Хачмен глубоко вздохнул и направился к машине.
На стоянке было всего четыре автомобиля, но Хачмену потребовалось довольно много времени, чтобы понять, что его машины среди них нет. Машину угнали.
Глава 13
Для Мюриел Бернли началась новая и очень неприятная фаза жизни. Собственно говоря, ей никогда особенно не нравилось работать у мистера Хачмена с его невнимательностью и презрением к установленным на фирме правилам, что постоянно прибавляло ей работы, о которой он даже не догадывался. Мюриел ехала на работу в своем бледно-зеленом малолитражном «моррисе» и составляла в уме каталог характеристик, которые не нравились ей в Хачмене. Взять хотя бы его беспечное отношение к деньгам. Может быть, для человека, который удачно женился, это и нормально, но одинокой девушке, которой приходится содержать дом на жалование секретарши, это не может понравиться. Далее, мистер Хачмен никогда не справлялся о здоровье ее матери. (Тут Мюриел с силой нажала на акселератор.) Вполне возможно, он даже не задумывался, есть ли у нее мать. И вообще самую большую ошибку в своей жизни Мюриел, похоже, совершила, когда позволила сотруднику отдела найма назначить ее к мистеру Хачмену. Все дело было в том, как она сама себе, краснея, признавалась, что в первый же раз, когда она его увидела издалека, на нее произвело впечатление сходство Хачмена с молодым Грегори Пеком. Теперь, конечно, такие лица не в моде, но она слышала, что у мистера Хачмена случаются частые ссоры дома. А она работала с ним рядом, вдруг он... обратит внимание...
Расстроенная собственными мыслями, Мюриел рванула машину вперед, обогнала автобус и едва успела вернуться в свой ряд, чтобы не столкнуться с несущимся в другую сторону фургоном. Она сжала губы и постаралась сконцентрироваться на дороге. «...И подумать только, все это время мистер „Великий Хачмен“ за спиной у жены крутил с этой девицей из института...»
Она повернула около будки охранника и с излишней резкостью затормозила на стоянке. Подхватив свою плетеную сумку, Мюриел выбралась из машины, старательно заперла дверцу и заторопилась к зданию. Быстро прошла по коридору, не встретив никого, но у самой двери своего кабинета столкнулась с начальником отдела мистером Босуэлом.
– О, мисс Барнли, – произнес он. – Вы-то мне как раз и нужны. – Его голубые глаза с интересом глядели на нее из-за золотой оправы очков.
– К вашим услугам, мистер Босуэл.
– Мистер Кадди переведен к нам из отдела аэродинамики. И сегодня он примет дела мистера Хачмена. Пару недель у него будет много работы, и, я надеюсь, вы окажете ему необходимую помощь.
– Конечно, мистер Босуэл.
Кадди, маленький сухой человек, всегда напоминал ей священника. По крайней мере, он достаточно респектабелен, чтобы в какой-то степени вернуть ей репутацию, подпорченную общением с оскандалившимся мистером Хачменом.
– Сегодня утром он будет на месте. Подготовьте к его прибытию кабинет, хорошо?
– Да, мистер Босуэл.
Мюриел прошла в свою конторку, повесила на крючок пальто и принялась за уборку соседнего кабинета. Полиция пробыла там полдня, и, хотя они и попытались по возможности разложить все по местам перед уходом, в комнате все равно чувствовался беспорядок. Особенно в ящике стола, где у мистера Хачмена лежали всякие мелочи: бумажки, скрепки, огрызки карандашей. Мюриел выдвинула ящик до конца и высыпала содержимое в корзинку для бумаг. Несколько карандашей, скрепок и зеленый ластик не попали в корзину и раскатились по полу. Мюриел старательно все подобрала и уже собиралась выбросить, но тут ее внимание привлекла чернильная надпись на боку ластика: «Чаннинг-уэй, 31, Хастингс».
