По пути в аэропорт меня охватили тревога и страх. Я приблизился к правде или по крайней мере к тому, что мне казалось правдой. Я знал уже многое — оставалось только подойти к финалу. Каким же он будет?
Возможны два варианта, Мартин. Все лопнет, как мыльный пузырь — пуф! — и больше ничего. Или же…
Я не рискнул продолжать. За этим «или же», словно за каким-то порогом, скрывался мрак, второе дно, непостижимое, невероятное.
На моем письменном столе лежала записка: «Шеф искал тебя по меньшей мере сто раз, Мартин. Заткни уши и ступай к нему».
Я пошел к нему, не заткнув уши. Увидев меня в дверях, он встал, уперся руками в стол и замер, глядя, словно лев, готовый броситься на добычу. Лицо его наливалось кровью.
— Приветствую вас, полковник.
— Закрой дверь На ключ. Рози, — прорычал он в микрофон, — меня ни для кого нет. Ясно?
— Ясно, — ответил голосок Рози.
Я запер дверь на ключ и прошел по мягкому ковру к полковнику. Он смотрел на меня пристально, со злобой. Он даже не предложил мне сесть Ткнув мне в грудь пальцем, он проговорил:
— Я же тебе приказал прекратить это дело, Мартин!
— Прекратить? Что прекратить?
— Не хитри. Эти, из Пентагона, опять объявились Говорят, что ты должен перестать совать нос в дела, которые тебя никак не касаются. Говорят, — добавил он, морща лоб и хмуря мохнатые брови, — что ты был в Библиотеке Конгресса и интересовался вещами, которые… — Он фыркнул и сел, грубо указав мне на кресло. — И потом, Мартин, они хотят видеть тебя. Из-за того типа, что погиб на автостраде… Разве не ты писал ту заметку? Или это был…
— Да, это я писал.
— Гм… А теперь скажи мне, Мартин, разве я не поручил тебе статью о ядерных исследованиях и обо всем том, что из этого следует? Да? Так почему же ты занимаешься какими-то дорожными происшествиями и самолетами, сбитыми японцами?
— Полковник, я…
— Нет, черт побери! — заорал он. — Кто руководит газетой? Я! Так вот, дорогой мой, прекрати тратить время попусту и продолжай заниматься статьей о ядерных исследованиях. Ясно? Ясно? — зарычал он. Я жестом дал понять, что мне все ясно, и положил ему на стол папку, которую принес с собой. Он презрительно и равнодушно взглянул на нее:
— А это еще что такое?
— Моя статья о ядерных исследованиях и обо всем том, что из этого следует. Я закончил ее сегодня ночью. Здесь тридцать пять страниц, полковник.
Его серые глаза засверкали. Он стиснул челюсти.
— Если ты вздумал посмеяться надо мной, Мартин — начал он. Я отрицательно покачал головой.
— Нет, я не смеюсь над вами. Это действительно моя статья.
Полковник промолчал. Черт возьми, я положил его на лопатки. Он опустил глаза. Тяжело, очень тяжело вздохнул. И сразу же спокойно произнес:
— Мартин, дело не в этом. Я не думал упрекать тебя. Я не хотел сказать, что ты бездельник. Ничего подобного. Суть в том, что ты… должен бросить это дело. В Пентагоне сказали, что нет смысла ворошить могилы. Пропавшие без вести самолеты, пропавшие без вести пилоты… это не работа для журналистов. И я, — добавил он, помолчав немного, — согласен. Ты, я думаю, это понимаешь.
Наступила тишина. Он задумчиво смотрел на меня.
— Я мог бы и бросить это дело, полковник, — заметил я.
— Ты серьезно?
— Да. Я уже знаю все, что хотел узнать.
— Ну и что же это? — В глазах его сверкнуло недоверие.
Из другой папки, которую тоже принес с собой, я достал два листа бумаги и протянул ему. Это были авиакарты района острова Акава.
— Посмотрите, полковник… Посмотрите на этот остров, — я указал на первый лист. — Видите, он не очень большой, но все же чуть побольше простого утеса, не так ли?
— Гм… Согласен, — подтвердил он. — Ну и что из этого следует?
Я указал на второй лист.
— А теперь посмотрите сюда. Первая карта сделана в сорок втором году, а эта в шестьдесят втором. Посмотрите на этот утес, вы видите эту крохотную точку в Тихом океане? — Видите?
— Конечно, вижу. Я не слепой.
— Хорошо. Так вот речь идет об одном и том же острове. Об острове Акава до и после войны. До и после, — спокойно проговорил я, — взрыва атомной бомбы.
— Что ты хочешь этим сказать? — тихо спросил полковник.
— Что бомба, сброшенная на Хиросиму, была не первой.
— Конечно, не первой. Были испытательные взрывы, разумеется. В пустыне Невада, если говорить точно.
— Нет, я не это имею в виду.
— Что ты еще придумал, Мартин?
— Я хочу сказать, что еще до Хиросимы взорвалась другая атомная бомба. Взорвалась случайно. По ошибке.
Он опустил голову и долго молчал. Потом взглянул на меня и проговорил сквозь зубы:
— Надеюсь, ты понимаешь, что ты говоришь, не так ли? Ну, конечно же понимаешь, Мартин? Так?
— Так.
— Но ты ведь можешь и ошибаться, верно?
— Верно. Могу и ошибаться.
— Так вот, давай на минуту допустим, что на этом островке… Акава — так он называется? — допустим, что там взорвалась по ошибке атомная бомба… Ну и что? Прекрасная статья, а потом опровержения, суд, расследование и все прочее в том же духе… Смотри, это ведь уже все старье. Атомная бомба, взорвавшаяся в сорок пятом году… черт возьми! Сейчас, — продолжал он все более энергично, — существуют такие бомбы, что ту, сброшенную на Хиросиму, можно считать розовым бутончиком!
— Сто тысяч человек погибло, полковник. За несколько секунд. Розовый бутончик…
— Да, согласен. Но я хочу сказать, что сегодня есть бомбы, которые за те же несколько секунд могут уничтожить десятки миллионов людей! Ну, допустим, ты угадал. Взорвалась по ошибке атомная бомба. Может, и на самом деле так было, и люди из Пентагона имеют все основания желать, чтобы все это не выплыло на поверхность. Хорошо. Допустим, ты прав. Но почему это так волнует тебя?
Я покачал головой:
— Вот это самое главное, — сказал я. — Меня волнует не то, что 15 июля сорок пятого года на Акава по ошибке взорвалась атомная бомба. Меня потрясает, полковник, тот факт, что один из пилотов Б-29, который доставлял бомбу… умер у меня на руках возле автострады в Колорадо двадцать дней тому назад. Вот что меня поражает… — тихо заключил я.
Наступила тишина. Спленнервиль поднялся, медленно прошел к бару, где держал виски, открыл его, взял бутылку… Постоял молча, опустив голову. Потом медленно повернулся ко мне с бутылкой в руке, нахмурив лоб, покачал головой и произнес:
— Не надо.
— Что не надо?
Полковник вздохнул, поставил бутылку на место и закрыл бар.
— Пить не надо. Всякий раз, когда ты приходишь ко мне с таким лидом, вынуждаешь меня опрокинуть рюмку-другую, а мне можно выпивать только после захода солнца, так посоветовал врач… — Он вернулся за письменный стол, сплел пальцы, оперся на них подбородком и надолго задумался.
