Когда я вернулся, мне уже не хотелось думать об этой истории. В сущности, забывать иногда бывает столь же полезно, сколь и помнить И каждый хороший журналист должен уметь забывать. Мне почти удалось отвлечься, я решил было заняться статьей о негритянских гетто в северных штатах, как вдруг…
…как вдруг он пришел ко мне. Это было дождливым вечером, когда осень уже превращалась в холодную промозглую зиму, а я сидел дома и читая хорошую историческую книгу. В дверь позвонили — динь, дань, — и в ответ в моей голове тотчас затрезвонили колокольчики тревоги, причем так сильно, что я с трудом встал и прошлепал в коридор. Я открыл дверь, и сердце едва не выпрыгнуло у меня из груда На площадке стоял молодой человек. Я почти не расслышал, что он сказал.
— Господин Купер? — повторил он.
— Ах, да… Это я.
— Я вас не побеспокою?
— Нисколько. Чем могу быть полезен, господин…
— Моррисон, — ответил он и как-то странно, устало улыбнулся. Черные глаза его блестели: — Фрэнсис Моррисон.
— Конечно, господин Моррисон, входите. — И я, посторонившись, пропустил его в квартиру. Он вошел легким и уверенным шагом полного сил человека. Я разглядывал его, и колокольчики тревоги постепенно умолкала Волнение улеглось Итак, я подошел к завершению истории. Я отлично понимал, кто был этот юноша.
— Садитесь, пожалуйста, господин Моррисон, — я указал ему на кресло, — и скажите мне…
— Чем вы можете быть полезны? — закончил он мой вопрос. Усмехнулся и пожал плечами: — Ничем особенно… Но… Я прочел ваше объявление в похоронном разделе «Дейли Монитор»… Знаете, то…
— По поводу Прискотта и Де Вито, — прервал я его. На этот раз глаза его вспыхнула Он опустился в кресло. Широкоплечий, с крепкой, по-юношески тонкой шеей. Я заметил, что пальцы его нервно постукивали по подлокотникам кресла.
— Да… Именно по поводу Прискотта и Де Вита.
— Так в чем дело?
Он долго смотрел на меня, не зная, говорить или не говорить. Я прекрасно понимал, о чем он думает, — он спрашивал себя, откуда мне известны эти имена. Тогда я сказал:
— Но вы же не знакомы ни с тем, ни с другим, господин Моррисон. Эти двое умерли в сорок пятом. А сейчас на дворе семидесятый год В сорок пятом вас еще на свете не было, мне кажется… Вам, должно быть, лет двадцать-двадцать два…
Он слегка покраснел, пожал плечами.
— Да, это верно… Де Вито был моим дядей, — тихо ответил он, — и дома… я часто слышал разговоры о нем и о Марке Прискотте… он был его другом. Да, конечно, меня еще на свете не было, когда они погибли на войне, но… это ваше объявление, знаете… Может быть, вы были знакомы с ними, подумал я, — он попытался улыбнуться, — и вот пришел к вам узнать что-нибудь. О Прискотте, например.
— Прискотт умер, — сообщил я.
Он стиснул кулаки.
— Умер? — воскликнул он и едва не вскочил от волнения. Мне стало очень жаль его.
— А что? Разве вы не знали, что он умер 15 июля сорок пятого года?
— Это верно… — ответил од Лицо его покрылось потом, и он сильно побледнел, нервно сжимая кулаки. Я вышел наполнить два стакана виски с содовой и, вернувшись, протянул ему один Выпил немного сам и сказал:
— Теперь я хотел бы спросить вас кое о чем.
— Да… конечно… — согласился он, глядя на меня.
— Однако прежде мне надо набраться мужества, — предупредил я.
Он с недоумением посмотрел на меня:
— Почему?
— Потому что нужно иметь мужество, чтобы разговаривать с призраком. А вы, Де Вито, — призрак или почти что…
Услышав это, он закрыл глаза и минуту сидел так, опустив мохнатые ресницы, а когда снова взглянул на меня, глаза его были полны еле сдерживаемых слез. Он прошептал:
— Призрак? Но… я живой… Из плоти и крови… — Он почти по-детски ущипнул себя за руку. — Видите?
— Вижу. Только вы — Виктор Де Вито, а не Фрэнсис Моррисон. А Прискотт скончался у меня на глазах, погиб в автомобильной катастрофе в Колорадо…
При этих словах Де Вито закрыл лицо руками.
— А умерев, он сразу же утратил свою маску молодости, — продолжал я. — Ту, которой обладаете и вы, Де Вито, ту, которую обрели в тот день, когда умерли.
Наступила тишина. С улицы доносился обычный городской шум: рокот машин и топот людей, бесстрастно проходивших мимо осенним дождливым вечером. Наконец он произнес:
— Вы ошибаетесь.
— Нет. Я все угадал. Я прекрасно понимаю, что у меня никогда не окажется никаких доказательств, но я узнал правду, Де Вито. И не ошибся.
Все так же, закрыв лицо руками, он произнес:
— Я не это хотел сказать. Вы ошибаетесь, когда утверждаете, будто 15 июля сорок пятого года я умер, в тот день я, наоборот, — продолжал он неожиданно громким дрожащим голосом, — родился! — Он опустил руки и посмотрел на меня как бы с вызовом: — Я рожден от пламени, господин Купер! Это не маска, — выкрикнул он, касаясь своего лица, — а мое настоящее лицо, и оно всегда будет таким, пока я не умру по-настоящему, как случилось с Прискоттом… О да, — он опять снизил голос, — странная у меня жизнь, я весь какой-то ненастоящий: имя, лицо, все… Мне платят, чтобы я молчал, и я знаю: если заговорю, меня поместят в сумасшедший дом.
— Со мной вы можете не опасаться этого.
— Конечно, поэтому я здесь. Я пришел к вам, чтобы поговорить по-дружески. С того дня мне все время хотелось поговорить с кем-нибудь, кто поверил бы мне… Я пробовал, но можете себе представить. Разумеется, меня принимали за безумца… — Он отпил глоток и продолжал: — Когда я прочел ваше объявление, то подумал, что с вами мне, наверное, удастся поговорить обо всем.
— Слушаю вас, Де Вито. Я ваш друг. Весь мир, кроме, может быть, двух-трех человек, принял бы нас с вами за сумасшедших. Но я умею молчать так же, как и вы.
— Но как вы узнали? — поинтересовался он.
— Это долгая история. Лучше расскажите вы. Что случилось с «Грей-12»?
— «Грей-12»… — проговорил он и вздрогнул, словно на него повеяло холодом. Он поднял на меня взгляд и все время, пока рассказывал, смотрел мне прямо в глаза: — Мы получили задание уже в полете, когда снижались на Акаву для заправки. Мы даже не знали, что у нас на борту. Кое о чем мы, конечно, догадывались. Нас многие месяцы тренировали… учили сбрасывать только одну бомбу. Нетрудно представить, что в подходящий момент нам придется сбросить что-нибудь… необыкновенное. — Пот градом катился у него со лба, и время от времени он машинально вытирал его. — Больше не было никаких сомнений, — продолжал он. — Когда мы закончили заправку и самолет уже собирался взлететь, командир Хистон четко и ясно по внутренней связи сообщил всему экипажу: «Ребята, не волнуйтесь, оставайтесь на своих местах. Через минуту будем в воздухе. И попридержите язык. Как только окажемся в зоне операция, все ваши разговоры будут записываться на пленку. Наш полет исторический. Задание — сбросить на врага атомную бомбу. Цель — Токио…» — Де Вито произнес последние слова так тихо, что я с трудом расслышал их. Он вздохнул и продолжал: — Что произошло потом, я не знаю. Едва Хистон умолк, сразу же… сразу, как только он умолк, понимаете, — он растерянно посмотрел на меня. — Я хочу сказать, у нас в ушах еще звучал его голос, как вдруг… Он внезапно поднялся, выпил все, что оставалось в стакане, и быстро прошелся по комнате, словно хотел убежать. Потом остановился. Испуганно посмотрел на меня. Я подошел к нему:
