и вот – её нет. Но, к счастью, она могла не только «взять», но и «вернуть» взятую книгу на место. И не только книгу. Всё, что угодно. Могла «взять» даже не видя и не осязая взятого, а переместить, переслать предмет в реальном мире и «спрятать» его в НÉВЕСТИ, как она сама это называла. Это где-то там – в нéвести.
Нéвесть! Пресвятая Мадонна!
Где она, эта нéвесть? Почему она принимает от неё и прячет вещи и мысли? Хранит? И по просьбе отдаёт?..
Книга с картинками. Цветными. Любимое её занятие, когда есть время, рассматривать картинки. Они под её взглядом оживают и рассказывают о прекрасных принцах, коварных волшебниках, о несчастных девушках.
Последнее, про неё?
Жила-была… Отец и мачеха… У мачехи семеро детей. У отца одна дочь. Самая старшая в семье. Мачеха хоть и добрая, но надорванная от трудов и забот… Все заботы теперь свалились на старшую дочь – надо всех накормить, напоить, обстирать, спать уложить…
Все уже спят. Стонет во сне мачеха. Слабая электрическая лампочка едва своим светом серебрит страницу. Убаюкивают шепчущие о себе картинки. Сонная кровь густеет, слипаются веки… Нет! Надо ещё «вернуть» книгу. Возникает прозрачный штрих полки, на которую она ставит богатое издание. И книга, и полка сереют, растворяются в полумраке.
Спать, спать!.. Завтра рано, так рано вставать… Завтра…
В десятом классе Терёша впервые спрыгнул со стометрового утёса. Не в воды моря. На землю! Падал расслабленно, чуть разведя в стороны руки и ноги. Перед приземлением сгруппировался, потом струной вытянутые ноги послал навстречу земле, самортизировал ими до низкого присеста. Встал, счастливо улыбаясь самому себе – свидетелей не было…
Со стороны Терёша практически ничем не выделялся из ребят его возраста. Красивая, но слегка тянутая вверх акселерацией, фигура, нормально развитые мышцы, несколько запущенная причёска, устойчивая развинченность членов при движении. Правда, длинные ноги руки придавали его движениям угловатость, и в то же время в них чувствовалась сила и чёткая согласованность.
Однако для внимательного наблюдателя, если бы таковой нашёлся, во внешности Терёши для него многое представилось бы неожиданным, вернее, нестандартным. Большие серые глаза под удивительно широким лбом, скрадывающим его высоту, всегда чересчур серьёзные и болезненно-настороженные, будто всё, что видел Терёша, открывалось ему каждый раз как нечто новое, а потому непонятное. Впрочем, такой взгляд бывает и у человека, скрывающего тайну, либо знающего о предмете, попавшего в поле зрения, значительно больше, чем это требуется в обыденной жизни известно нормальному человеку, а потому ожидающего от увиденного какого-то подвоха.
У Терёши не было друзей или хотя бы одного близкого друга. Так уж получилось. По приезду в приморский город они поселились на отшибе, где соседями оказались либо слишком большие, либо очень маленькие ребята. Старшие, спаянные дружбой с детских лет, не намерены были принимать в свою среду незнакомого мальца, молчаливого, со странностями, не умеющего ни смеяться, ни озорничать.
В местной школе держался тихо, незаметно, но учился на отлично. Попытки привлечь его к общественной жизни класса и школы натыкались на его кажущееся равнодушие. Во всяком случае, виделось, что этой работой он не загорался. Делал всё бес шума, спокойно, обстоятельно, а со школьниками такая манера работы тонула в оглушительных воплях на переменах, в полном непонимании авторитетов и в исключительной забывчивости ребят, для которых думать на два-три дня вперёд казалось совершенно непонятной идеей.
Мысли у мачехе ровные и покорные. Вначале, когда она только слегла, они кричали, метались встревоженными птицами. Они жалели детей и падчерицу, выбивающуюся из сил, нёсшей все заботы по дому на себе. Тогда мысли ласкали их. Но постепенно стали равнодушными.
Пресвятая Мадонна!
Тень жизни мачехи не вступала ни с кем в связь и тихо гасла почти сразу за порогом настоящего, которое час за часом рассеивало и укорачивало её.
Отец не думал Мысли его – рваные и горестные – ничего не представляли. Он жил лишь данной минутой бытия. И тень его жизни бесформенно растекалась в будущем, словно нехотя отображаясь в настоящем.
Просто и разнообразно мыслили её названные братья и сёстры. Можно плакать и смеяться, улавливая в их головах мысли или слыша разговоры между ними. Но чаще всего они мечтали о еде, так как всегда были голодными, а не о проказах, ведь для их свершения не надо думать, а лишь действовать.
Да разве можно уследить за ними всеми? А их будущее прорисовывалось так смутно. В самые пучины хаоса непредсказуемости уходили тени их возможных жизненных дорог и терялись там в сгустках вероятных и невероятных предположений.
Да и можно ли узнать чужой жизненный путь, если она с трудом узнавала свой цветной и заметный среди других?
Иногда можно!
Немногие её подруги порой делились сокровенным. Она же, давно зная их внутренний мир, наставляла и подсказывала, если удавалось хоть на несколько дней вперёд увидеть развитие их судьбы. Её жгуче-чёрные глаза, блестя хрустально-ключевым отражением, укололи собеседниц короткими вспышками внутреннего света, наводя на них ужас и суеверие.
Оттого пошла молва… Округа знала: дочь строительного рабочего Мачетти – Анна – колдунья. Боялись, но пользовались её предсказаниями. Тайно приносили младенцев узнать их судьбу. При выходе из дома, обычно по дороге в магазины её подстерегали молодые женщины, жаждущие узнать о мужьях, будущих детях…
И всем было известно, Анна за вещие слова и молитвы ничего не берёт. Но, когда вдруг, на кухне просторного отцовского дома появлялись зелень и фрукты, а то и хлебное и мясное, она не отвергала приношений. Иначе детей на скудный для такой большой семьи заработок отца не прокормить.
И наступил с тревогой ожидаемый день.
– Анна!.. Дети!.. – позвала грудным голосом мачеха.
Падчерица вскрикнула – тень жизни позвавшей исчезла.
Школу Терёша закончил с похвальной грамотой, но в вуз поступать не стал. Тому виной был не он, а отец, считавший панацеей от всех бед и пороков для молодого человека службу в армии. Сам он прослужил четыре года на кораблях флота и вынес оттуда сноровку общения с людьми, занятых одним делом, способность обслужить и контролировать себя, а так же уважение к командирам и дисциплине. Потому и верил в силу армейской службы, которая могла бы приобщить Терёшу к товарищам и отвлечь его от непонятных способностей и стремлений.
Учебная рота, в которую попал Терёша, размещалась в неуютной казарме с двухъярусными койками. Вся жизнь на виду у сослуживцев, под недремлющим оком командиров и нетерпящего отклонений распорядка дня, и Терёша совершенно растерял желания погружаться в воду и бегать по ней. Да и где её столько найдёшь в степях Ставрополья? Правда, он выделялся порой несколько перед другими солдатами, преодолевая на учениях рубежи, но в меру. Иногда совершал головокружительные прыжки, но
