— Священный знак? — спросил Яли жадно.
Саша откашлялся для солидности.
— Да, — наконец, ответил он. — Оставайтесь на месте, я должен получить послание от духов.
То ли глаза у него как-то особенно сверкнули, то ли голос дрогнул… То ли вождь Яли до конца не верил во все эти мистические штучки. Но он сжал железными пальцами плечо мальчика:
— Нет. Мы идём вместе.
Сашка оценил перспективы. Вообще-то вырваться из этой хватки будет трудновато. Но настаивать на своём тоже нельзя — кто знает, на какой следующий шаг пойдёт подозрительный Яли? У-у, морда колючая…
С другой стороны, если он будет один…
Саша повёл свободным плечом:
— Хорошо. Но только ты один. Ты — большой вождь, — польстил. — Простым воинам нельзя. Иначе духи не скажут.
Большой вождь кивнул.
Они подошли к дереву. Да, край обрыва совсем рядом. Три-четыре прыжка — и свобода!
Да, только как их сделать?
Чёрт, тихо-то как! Даже птицы, кажется, не поют. Только наверху меланхолично вздыхает в кронах деревьев небольшой ветерок. Хорошо или плохо, что птиц не слышно? Значит ли это, что арруги так хорошо спрятались, что их не тревожат, — или наоборот: так плохо, что птицы предпочли улететь? Хотя… вон дятел раскатил свою дробь…
Краем глаза Сашка оценил расстояние до оставшихся сзади воинов. Метров тридцать. Сразу не догонят. А вот копьём — могут. Что означает — «их примут»?
Ой, как нехорошо тихо!
А правая рука в кармане уже нащупывала нож.
Надо достать его максимально беззаботно. Вроде послание ответное написать.
Хотя нож — сам по себе всё равно событие. За все дни пребывания у уганров Саша его доставал всего два раза. Виде Да показал. И шепелявому Дули. Священная вещь! Нечего было лишний раз демонстрировать её способность появляться и исчезать из кармана. А то неровен час — дотумкали бы местные, что такое карманы и как ими пользуются…
Да нет, поют, поют птицы. Цвиркают. Просто надо сосредоточиться, чтобы их услышать. Отлетели они, птицы. С пути человеческого. От уганров отлетели…
Так. А вождь Яли, между тем, внимательно смотрит за его руками.
— Большой вождь, мне нужен острый камень, — без затей поясняет Саша.
Уже неважно, дойдёт ли до Яли, что карман — тот же их мешочек из шкуры, только пришитый к штанам изнутри.
— Зачем? — напряжённо спрашивает вождь.
Ха! А ты как думаешь?
— Нужно сделать знак поверх этого.
Не слишком ли выдаёт его голос? Как-то Яли уж слишком большую внимательность демонстрирует…
— Зачем?
Всё та же одна из милых особенностей языка уламров. Могут задавать один и тот вопрос до посинения. Одними и теми же словами. Разве что интонацию будут менять. И частицы другие подставлять. И смысл будет меняться. В данном случае — «зачем поверх»?
И что я тебе отвечу?
Чёрт, как неудобно, что он за спиной!
Мальчик повернул голову, посмотрел на Яли снизу вверх. Надеялся, что смотрит жалобно.
Да уж, ну и рожа… Как это раньше не замечал? То есть замечал, да, когда в первый раз перед Яли предстал. Но тогда вождь был раскрашен по-охотничьи. Больше зелёного и красного было на морде этой. Миролюбиво выглядел вождь, можно сказать. Не то что теперь. Когда эти вот белые полосы, символизирующие кости, и зубы, нарисованные прямо на щеках.
Боевой камуфляж.
А ведь было и привык как-то. Перестали глаза отмечать уламрские внешние особенности. С волками жить — по-волчьи выть: подчас он сам мимоходом удивлялся, когда в поле зрения попадало собственное бело-розовое тело.
А теперь то ли переключилось что-то в мозгу из-за мысли о близкой свободе… То ли сам Яли из рассудительного и хозяйственного главы племени возвратился в прежнее состояние. И стал тем же, кем и был, — жестоким, безжалостным и хладнокровным первобытным убийцей…
И вот теперь из-под сложного и страшного рисунка на лице вождя на мальчика смотрели холодные и острые глаза.
Как жала. Как змеиные жала, ощупывающие жертву…
— Нужно сделать знак поверх этого, чтобы наши духи получили наш сигнал.
— Зачем?
Чёрт!
Но всё равно — нож тем временем уже открыт. Руки сами всё сделали. Автоматически, пока Саша не мог оторвать взора от чёрных зрачков-прицелов вождя Яли.
«Острый камень» может действовать!
* * *
— А-а-а!
Нервы больше не держали: крик и был ответом. И с ним Сашка, согнув руку крюком, нанёс ножом удар назад. По пальцам, что стискивали его плечо.
Ни разу не приходилось в живого человека ножом тыкать! Но Яли, сам того не ведая, оказал большую психологическую услугу. Эта его пугающая раскраска, эти его пугающие глаза, эта глядевшая из них смерть вдруг вырвали вождя из ряда людей. Он перестал быть человеком в восприятии мальчика. Превратился в некоего монстра из «Героев меча и магии». И махануть его теперь остриём ножа было ничуть не труднее, чем шарахнуть чем-нибудь тяжёлым кого-нибудь плохого там, в игре.
В общем, он попал. Куда — не увидел, но не в себя. Не в плечо.
Во всяком случае, боли не чувствовал.
И чужая рука от него оторвалась. И вскрик за спиной раздался. Удивлённый.
За спиной.
Потому что Саша уже огромными прыжками ломанулся к обрыву. Слишком огромными. Не рассчитал шага и потому не прыгнул, а вдруг свалился в пустоту, просто не ощутив под ногою опоры.
Это его спасло. Вождь Яли и с порезанным запястьем оставался хорошим воином. Над мальчиком свистнуло — нет, прогудело — копьё. Над самой головой! Не свались Сашка с обрыва — торчало бы в спине…
Но он уже катился вниз. Прямо в небо. Почему-то именно так казалось — так всё вертелось перед глазами. Небо было более близким и вещественным, нежели земля и трава.
Тем более что оно и не било по спине и плечам.
Но опираться можно было не о небо, а о землю, и Сашка всё-таки нащупал её. Жёсткую и острую, в отличие от неба. Острую, а-а! Такую острую, так остро вонзающуюся в обожжённые пятки!
Вот только плакать некогда. Сверху уже кто-то сыпанулся вслед за беглецом. Скорее всего, сам вождь. Копьё он потерял, но и руками может скрутить — будь здоров! И нож каменный под рёбра вонзить.
И мальчишка рванул изо всех сил. Сколько там? Метров пятьдесят, говорил Антон? В школе они на шестьдесят бегали. Какое время у него было? На «пятёрку» бежал, за девять и одну. Теперь надо дать восемь, семь! Шесть, зараза, олимпийским чемпионом стать!
А удивительно всё же, как растягивается время, когда надо что-то быстро делать! Успеваешь о всякой фигне подумать! А потом ещё подумать о том, что успеваешь подумать. О фигне.
И о том, что завал деревьев приближается. И мелькает там что-то белое… Антоха!
