Тихо-тихо.
Как мышка в норке. Положительно.
– Павел Сергеевич, – обратился он к штурману, – проложите нам курс домой. Нам пора возвращаться.
Осокин зыркнул на него дико. Подлодка едва жива, непонятно, всплывет ли она, набрав столько воды, а капитану, видишь ли, приспичило – домой.
Шутихин чуть нажал голосом:
– Займитесь своим делом. Надеюсь, рука вас не слишком беспокоит.
12 сентября 2026 года, Большой Соловецкий остров, Варварин причал
У Варварина причала, что в губе Долгой, стояли три катера. Два – старых, с облупившейся краской, с пятнами ржавчины. Выглядели они как дворовые барбосы, которые влезли в воду по прихоти хозяина и совершенно не желают куда-то там плыть. Им бы достать брошенную хозяином палку, вылезти на берег и брыкнуться наземь, да половить бурой бочиной, что вся в колтунах, скупое сентябрьское солнышко. Их и выкрасили-то в невнятные, серо-коричневые цвета.
Третий назывался «Чайка», был больше двух первых и выглядел не в пример горделивее. Его одели в белое и оранжевое, придали изящные обводы, возвели высокую надстройку. Рядом с дворовыми кудлатыми псами «Чайка» выглядела столичной щеголихой. Не иначе – шотландская овчарка, такая грациозная, такая тонкая в кости.
Именно на ней делегацию собирались доставить на Анзер. Там хорошо, там два скита, поднятых из руин, притом один из них, Голгофо-Распятский, глядит на еловое море, на озера, на нитяное кружево троп с высокой горы… Должно быть, очень красиво.
У сходней стоял местный мужик, сухопарый, одетый в грязное, обутый в говнодавы. В левой руке у него было ведро с огромными подосиновиками, в правой – курево. Только что свез он каких-то туристов на остров Большая Муксалма, заодно набрал грибцов, там их тьма-тьмущая – это Ситников помнил с детства, – да и счастливо пришвартовал своего бурого барбоса пять минут назад. Хряпнул пару стопок для бодрости, а теперь стоял так, чтобы вежливо, не назойливо, но основательно перегораживать дорогу важным чинам на «Чайку». И говорил блеклым хрипловатым голосом цвета своей посудины:
– Не надо бы… Людей угробишь… да.
Он обращался к капитану «Чайки», стоявшему перед ним в элегантной белой форме, с белою же фуражкой на голове, словно целая папироса перед гнутым половинным бычком.
– Иван Андреевич! – нажимал его собеседник голосом, – Это не ваша сфера компетенции. Как вам еще объяснить? Отойдите, нам надо начинать посадку.
– Да не надо вам… ну что ты… ну не видишь, твою мать, что ли? Совсем, это самое, не чуешь?
– Иван Андреевич, я сейчас позову охранника!
Хрипун с досадой бросил курево и затоптал.
– Давай, умелец, посади народ в воду! Давай, поглядим мы на твое, это самое, искусство.
И он совсем уж собрался уходить, как вдруг архимандрит обратился к нему:
– Иван Андреич, что за проблема?
Тот повернулся и первые пять слов сказал матерно. Потом вежливо подошел под благословение. Потом разъяснил:
– В море выходить бы не надо. Можно это самое… напороться.
Белоснежный капитан перебил его:
– Чушь! Прогноз благоприятный. Я второй год здесь работаю, понимаю кое-что.
Хрипун харкнул в воду.
– Понимает он, да.
– А все-таки, Иван Андреич?
– Прогноз, это самое, прогнозом, а море портится, да.
– В каком смысле – портится?
– А в таком, что ветер плохой и небо тоже плохое… Но я так чую, тут всем по и до. Так давайте, это самое… понятно что.
И ушел.
Архимандрит задумчиво произнес:
– К местным надо прислушиваться. Пожалуй, не стоит искушать Бога… – С этими словами он отступил от сходней.
Соловецкое начальство сейчас же юркнуло к нему за спину. Фундаментальный профессор пожал плечами:
– У меня жена.
Тоже отошел. И добавил, будто извиняясь перед кем-то:
– Сама не проживет, пропадет без меня.
Вице-губернатор молча и солидно присоединился к оставшимся. Мол, раз таково мнение народа…
Капитан «Чайки», изменившись в лице, залопотал:
– Не думаю, что мы сможем вернуть всю сумму, выплаченную…
– А я пойду на Анзер! – звонко произнес адмирал.
Улыбнулся.
– Мундир обязывает… да и не бывал там никогда, интересно мне.
Ситников остался с ним. А больше – никто.
19 июня 1944 года. У входа в Конгс-фьорд
…Двадцать часов спустя умер политрук. Видно, не одна только челюсть была у него повреждена.
Из аккумуляторного отсека доложили: у двоих матросов тяжелое отравление. Что им ответить? Хорошо, хоть пожара нет – для вящей полноты.
Ситников, не переставая, молился вполголоса. Ему едва остановили кровь. Когда с него содрали старые бинты, он зашипел, как рассерженный кот, а потом возобновил молитву – ровно, не меняя ритма, точь-в-точь хорошо налаженный дизель. Новые бинты скоро вновь придется менять.
Вот уже шесть часов, как в хозяйстве акустика полная тишина. Чужих шумов нет. Где сейчас немцы, ушли они или затаились, Бог весть. Но всплывать – пора, очень пора всплывать, иначе весь экипаж передохнет от отравления. К тому же наверху сейчас ночь…
А красавица с косой и голым черепом, она на миру все ж приятнее, чем в придонном царстве, положительно.
– Ситников! Молодожен! Подарок мы тебе преподносили от экипажа нашей краснознаменной «эски»? Что-то я не помню, подскажи-ка.
– Н-нет, товарищ капитан третьего ранга. А-а… Нет, товарищ…
– Как же так? Какие мы после этого твои боевые товарищи?
Ситников изумленно молчал. Молчал вместе с ним и весь центральный пост.
Где Филька отыскал себе женщину в Полярном, где на сто мужиков одна баба, как он ее в себя влюбил, во вчерашнего пацана, в тощую скелетину, как уломал сделаться его женой, никто понять не мог. Знать, мал воробей, да верток! Перед самым боевым походом он выпросил себе увольнительную на шесть часов. Уложилась в эти шесть часов и свадьба, и первая мужицкая ночь Ситникова. Вернее, не ночь, а маленький ее кусочек – между праздничной картошкой с солеными огурцами и возвращением на подлодку…
Шутихин вынул из кармана серебряный портсигар. Эх, жалко. Одна у него памятная вещь, другой нет. Когда-то в иной, мирной жизни его наградили этим портсигаром как лучшего штурмана Каспия…
– На, Ситников, вот тебе наш подарок, от лица всего экипажа вручаю тебе.
– Спасибо, товарищ капитан третьего ранга.
– Отставить спасибы! Жену за пироги спасибить будешь.
– Служу Советскому Союзу!
– Вот то-то же. А теперь я по переговорным трубам сообщу товарищам твоим, пусть и они поздравят.
Шутихин откашлялся.
– Слушать в отсеках! Сейчас будем подниматься. А пока поздравляю матроса Филиппа Ситникова со свадьбой. Бравый у нас моряк завелся, силен, бродяга, на берегу корень пустил… Ну, молодец, положительно. Наша порода такая, моряцкая, крепкая, мы хоть где укоренимся, хоть на голом камне. Что? Командир боевой части седьмого отсека? Тоже подарок заготовили? Та-ак… Пять минут на антимонии с подарками. Время пошло!
