– Только она на Саттанге.
– Мы не знаем, сколько таких маяков может быть по Галактике. Великая Мэри – святыня для индейцев, потому что они слышат ее. Только поэтому. Лур поймал другой приводной маяк.
– Как-то все очень… чудесно. Невероятно.
Август хмуро глянул на меня из-под ресниц:
– У индейцев не бывает галлюцинаций. Мозги по-другому функционируют. И я тоже кое-что чувствую. – Август вытащил из-за пазухи талисман Билли на цепочке. – Нарочно взял с собой. Я не слышу, я просто чувствую. Лур прав: мы пошли неверным путем.
Я оценивающе поглядела на Лура. Я поняла, что задумал Август.
Лур смущенно уселся в пилотское кресло. Его тщательно пристегнули на случай, если он потеряет контроль над собой. Август встал рядом, держа в ладони талисман.
– Лур, я понял, что ты слышишь. Это не живое. Но оно подсказывает путь. Ты будешь слушать и передавать нам, что оно тебе скажет. Если будет плохо слышно… – Он положил ему на колени талисман. – Попробуй с этим.
Лур сильно побледнел:
– Да. Я буду делать так, как меня учили.
Он закрыл глаза. Рука пошарила по коленям, нащупала талисман, пальцы сжались. На миг у него перехватило дыхание, но Лур выровнял его.
И заговорил. Ровно и размеренно. Так говорят индейские почтари в трансе.
Баба Лиза развернула корабли, мы вернулись к началу тоннеля. Там заложили дугу и встали на правильный курс.
Я не верила в происходящее. Мне казалось, я сплю. Лур подергался немного, потом обвык, успокоился. Баба Лиза ухитрялась совершенно верно понимать его указания, данные на языке, равно далеком как от профессионального арго пилотов, так и от литературного федерального.
Август подпер щеку кулаком и меланхолично глядел в монитор.
– Между прочим, за нами «хвост», – сказал он.
– Куруги решил по случаю тропинку разузнать. – Баба Лиза зло рассмеялась.
– Ну да. Беспилотники. И вот что я заметил: они идут след в след. Но мы проходим, а их просто в стружку разносит на том же самом месте. Не всех, правда. – Он с усилием поднялся, помял левое плечо. – А пойду я, пожалуй, немного попрактикуюсь в стрельбе. Павлову скажите, чтобы не лез. Он наверняка лучше меня стреляет, влезет, и мне не хватит мишеней. Вот я устану, пусть тогда подключается.
Он подарил мне долгий взгляд, словно ждал, что я пойду за ним. Я подумала, что в рубке мне делать решительно нечего, поколебалась еще и пошла. Догнала Августа уже на импровизированной оружейной палубе. Август деловито обустраивался на операторском месте: подгонял под себя кресло, регулировал высоту пульта и мониторов. Я присела рядом, на откидном сиденье.
– В телепатии упражняюсь, – бросил мне Август.
– В смысле?
– В смысле, что я подумал: получится ли у меня без слов кого-нибудь позвать? Например, тебя. Получилось.
– Август, для чистоты эксперимента тебе следовало звать меня так, чтобы я не видела. А то у тебя на лице все написано.
– Правда?
– Ага. У тебя последнее время мимика очень выразительная стала. Тоже упражнялся?
– М-м. Это хорошо или плохо?
– Не знаю. Непривычно.
– Я сам чувствую, что изменился. Стал часто терять самообладание. Даже по пустякам.
– И эксперименты ставишь какие-то нелепые. Август, ты что, веришь в телепатию?
– У человека? Нет, конечно. Делла, мы попали в загадочное и невозможное с точки зрения физики место. Наука не может объяснить того, что тут происходит. Религия может, но неубедительно. Поэтому я не задаюсь вопросами, а просто наблюдаю. Это интересно, увлекательно… Промазал, – удовлетворенно сообщил он. – Артиллерист из меня никудышный, даже автоматика не спасает. Видимо, просто таланта нет… Ага! Одним меньше.
– Самое странное, что я ни капельки не боюсь.
– Я тоже. И даже не нахожу в этом ничего странного. Я не чувствую, чтобы это место было враждебно или хотя бы безразлично. У меня такое ощущение, что оно дружелюбно, только мы говорим на разных языках.
– Хочешь сказать: тут люди гибли из-за недоразумения?
– Не знаю. Ты заметила? Ни одного погибшего корабля пока не догнали.
– Они дальше, наверное.
– Большинство погибало на первой же ловушке. Должно быть скопление мусора. А там – чистота.
– Думаешь, есть какие-то течения, относящие мусор в сторону?
– Думаю, его затягивает внутрь.
– Фу! Невольно вспомнишь, что Куруги называет тоннель Желудком.
– Что ты о нем скажешь?
– Очень неприятный человек. В нем есть детская жестокость. Ребенок играет в куклы, думая, что они неживые и им не больно, значит, можно разломать их, выбросить.
– Я никогда так не думал. Мне казалось, наоборот, куклам больно.
– Ты еще и в куклы играл?
– Конечно. Лет до четырех. У меня кукольный театр был вместо моделятора. Отец запретил давать мне любые генераторы иллюзий, сказал, что я должен работать пальцами, развивать мелкую моторику, иначе вырасту глупым. Поэтому я свои детские сценарии проигрывал на сцене, не мог сохранить и даже известный спектакль всякий раз играл по-новому. В три года у меня появился огромный конструктор, из которого я мог собрать что хотел. И он тоже был физический. А на пятый день рождения мне подарили красную машинку.
– И ты пропал, – улыбнулась я.
– Да, – согласился Август. – Это было именно то, в чем я нуждался.
Он улыбался. Очень наивно, простодушно и доверчиво. А я смотрела и с ужасом понимала: я же влюблена в него! Влюблена давно и прочно. Может, с той самой минуты, когда мы встретились впервые. И все мои эскапады объясняются одним: пытаюсь доказать ему, что не изменилась, что я все та же задорная курсантка, которой он назначил свидание. Я не пришла. Он больше не звал.
– О, еще появились. – Август смотрел в монитор. – Сейчас мы их… Один есть! Там еще два, оставлю Павлову. Ему тоже, наверное, хочется пострелять.
Я никогда не скажу ему, что влюблена. Нехорошо смущать этого наивного ребенка.
Пусть все остается как есть.
* * *
– А теперь шепотом, шепотом… – сладострастно бормотала баба Лиза. – На цыпочках…
Я видела радужное пятно впереди – выход. Я слишком устала, чтобы восхищаться и думать. Мы преодолели этот чудовищно длинный и узкий тоннель. Почти уже преодолели.
Баба Лиза заглушила двигатели – мы теперь шли по инерции – и отрубила всю автоматику. Остались лишь системы жизнеобеспечения и ручного управления. Она даже голос понизила.
– Они на электронные мозги реагируют, – бормотала баба Лиза себе под нос. – Соперников в них видят. Конкурентов. Вот и выживают с территории. Они ж не понимают, что внутри этих мозгов – живые люди. Живых им трогать запрещено.
Кто такие эти «они», мы не знали. Может быть, ловушки. Я уже поняла, что ничего естественного в них не было. Вполне себе искусственное изделие. Пусть не человеческих рук, но природой тут и не пахло.
