Сейчас Бестлер шел впереди группы, но главным в ней был все же не он.
Главным, несомненно, был плотный, невысокий мужчина. Он тяжело ставил ноги на бетон, он высоко задирал круглую тяжелую голову с крючковатым носом и глубокими залысинами. Губы его были плотно сжаты, я видел это даже на расстоянии.
Мартин Борман? Это он шагал рядом с Бестлером?
Не знаю… Но кем бы он ни был, опасность исходила от него…
Ночью за мной пришли.
Они даже не постучались.
Вошли в комнату, зажгли свет, заставили меня встать.
Никого из них я не знал – здоровые парни, делающие свое дело и не вступающие в разговоры. Они долго вели меня по лестницам и переходам, ни разу не воспользовавшись лифтом. По моим расчетам, вершина обсерватории должна была торчать над сельвой как башня, но когда мы попали в один из верхних этажей, стекла галереи были все так же увиты лианами.
Вечные сумерки.
Ну да, «Сумерки», усмехнулся я.
Наконец меня ввели в огромную комнату, загроможденную стеллажами с книгами и скульптурами. В центре этого интеллектуального рая в глубоком удобном кресле сидел Норман Бестлер; он с самым сердечным видом поднялся навстречу.
– Неожиданно, правда? – Он всегда любил такие эффекты.
Не ожидая приглашения, я сел. Это его нисколько не задело. Он с любопытством разглядывал меня, потом взял со стола пачку газетных вырезок.
– Попробуйте догадаться, что это?
– Я устал от догадок.
– Быстро же вы устали, – рассмеялся он. – Это всего лишь вырезки из ваших статей, Маркес. Знаете, кое-что запоминается. Немногие, правда… но это уже не ваша вина. Вы прекрасный научный обозреватель, а газета рассчитана всего лишь на один день.
Он ни на секунду не спускал с меня глаз.
– Я не сразу узнал о вашем появлении на обсерватории, Маркес, отсюда и трагический случай с вашим водителем. Он оказался нечистоплотным, низким человеком. Ему понравились ваши часы, может, куртка, не знаю… – Бестлер смотрел на меня с откровенной издевкой. – Водитель решил ограбить вас, но у нас везде глаза, мы замечаем любое движение… И мы приняли меры… Наверное, они показались вам строгими, но вы не можете отрицать – они справедливы.
Теперь Норман Бестлер смотрел на меня в упор.
– Было нелегко, Маркес, так вот сразу определить вашу судьбу. Вы слишком экспансивны, слишком чувствительны. Такие люди всегда представляют опасность в местах закрытых, предназначенных для точного опыта. Надо было решать: убрать вас или использовать вне станции.
– Убрать?
– Ну да.
Он помолчал.
– Но я думаю, до вас уже дошло – обратного пути нет! Волею обстоятельств вы доставили нам пароль от наших людей в том, остальном, мире. И это не простой пароль. Это приказ действовать. С вашей легкой руки, Маркес, примерно треть человечества будет в скором времени сожжена. Да, сожжена! В буквальном смысле этого слова. Захотите ли вы, подумал я, вернуться в мир, вольно или невольно преданный вами? Вы в нем уже не дома, правда? Вы и прежде находились в своем мире под непрестанным контролем, а если газеты еще и раструбят о вашей роли, скажем так, в наступлении нового будущего? Прошлый мир обречен, Маркес. В ближайшие годы треть человечества подвергнется жесткому облучению. Нет, нет, – взмахнул он рукой, – мы не повторим ошибок Третьего рейха. Третий рейх проиграл потому, что там уничтожали вручную и непосредственно. Ничто так не отталкивает людей, как ручные методы. Понимаете? У нас, Маркес, люди будут умирать легко, они будут умирать красиво.
Он улыбнулся. Он говорил вдохновенно.
– У нас перед смертью люди будут покрываться золотистым загаром. Но именно перед смертью. Только объемным массовым воздействием можно остановить человечество, свернувшее на неверный пусть. Технический прогресс вовсе не благо. Зачем, Маркес, – вкрадчиво спросил он, – поощрять развитие науки, если наука и так проникла во все области жизни? Человечеству следует отдохнуть! Оно должно развиваться медленно и естественно, не обгоняя самих себя, не ломая все на своем пути. Вы прекрасно знаете, Маркес, что жить в вашем мире становится трудней день ото дня. Вы так заразили землю, воду и воздух, что глотаете с белым хлебом перекись бензола, с маслом – пестициды, с яйцами – ртуть и линдан, с джемом – бензойную кислоту и пербораты. Я уж не говорю о маргарине с его антиоксидантами, о беконе с полифосфатом, о всяких там маринадах с гексаметилентрамином. Вот ваш мир, Маркес. И если мы не хотим видеть своих собственных детей параноиками, всем нам следует как можно эффективнее включаться в борьбу за естественное и неуклонное развитие нового будущего! То есть быть вместе! – Он улыбнулся. – С нами, конечно. Ибо мы начинаем большую чистку. Простите меня за несколько избитый термин, но это действительно будет большая чистка.
Бестлер торжествующе откинулся в кресле:
– Я и для вас нашел место, Маркес. Мы найдем место каждому талантливому и решительному человеку. Вы прекрасно знаете, что люди невнимательны, они никогда не слушаются первого приказа. Чтобы они поняли серьезность момента, их надо ошеломить. Есть много методов воздействия на массы, но нам не нужны бессмысленные жертвы, вот почему, Маркес, вы сможете вернуться в остальной мир. Когда рухнут самые ортодоксальные правительства, вы станете пастырем. Вы убедите выживших, что они не брошены на произвол судьбы и находятся под нашим постоянным контролем. Мы отдадим вам, Маркес, все средства массовой информации. Вы станете нашим рупором. Разве не символично то, что, привезя нам пароль, обрекающий на гибель сотни миллионов ненужных людей, вы вернетесь в остальной мир для того, чтобы спасти достойных? Вы будете писать, убеждать, доказывать. Вы будете поощрять и бичевать. Обсерватория «Сумерки» станет бичом Божьим, вложенным в ваши руки! Мы должны, Маркес, во имя будущего вернуть человека к природе, создать общество, гармонично развивающееся среди трав, птиц, озер, рек, деревьев. Не создать вторую природу, Маркес, а вернуть первую, которая нас породила. Разве история не показала, как обманчива неуязвимость всех технократических цивилизаций? Стоило любой такой цивилизации подняться до определенного предела, как эгоизм и неразумность разрушали весь созданный ею мир. Мы должны быть с природой, иначе она вышвырнет нас в мусорную корзину.
– И вы способны принять такое решение?
– Не будьте наивным, Маркес! Самые ответственные решения всегда принимаются небольшой горсткой людей, если вы об этом. К тому же тайно. Советоваться тут – только вредить. Вам нужны примеры? Вот, скажем, решение создать атомную бомбу, принятое Америкой в 1940 году… А вот решение использовать атомную бомбу уже в 1945 году… А вот решение, касающееся современных межконтинентальных ракет… Хватит? Или мне продолжать?
