Я не мог уснуть. Передо мной стояло лицо отца.
Что он хотел найти в затерянном городе? И что бы он сказал, узнав, что мне, как тому же Раппо, «повезло» наткнуться на затерянный в сельве город? Ну, не на город, на обсерваторию. Они, подумал я о Нормане Бестлере и его окружении, вторглись даже в мечту. Они использовали даже легенду.
Боиуна… Погибшие миры… Новая цивилизация…
Я опять вспомнил лицо отца и его рассказы, и сердце мое сжалось.
И еще я вспомнил друзей. Не тех, которые были у меня в каждом городе, где мне случалось бывать, а друзей настоящих, которых я мог пересчитать по пальцам. Друзей, к мнению которых я прислушивался. Друзей, слова и поступки которых много для меня значили. Они любили свое дело, они по-своему меняли мир. Но как часто их замыслы рушились только потому, что дорогу им перебегали крысы! В мире завелось много крыс. Это были крысы вполне респектабельного вида. Они умели улыбаться, ценить музыку, понимать картины. Я многих мог перечислить по именам! Очень многих, поскольку встречался с ними в разных кафе, пил с ними, брал у них интервью. Они умели хорошо улыбаться, они оказывали мне услуги. Англия: «Британский союз» сэра Освальда Мосли, «Национальный фронт» Эндрью Фонтэйна, «Лига защиты белых» Колина Джордэна. Бельгия: «Фонд святого Мартина», «Бельгийское социальное движение», «Центр контрреволюционных исследований и организаций», «Движение гражданского единства» Тириара и Тейхмана. Голландия: «Европейский молодежный союз», «Нидерландское молодежное объединение», ХИНАГ – объединение бывших голландских служащих войск СС, «Национально-европейское социалистское движение» Пауля ван Тинена. Франция: ОАС и ее филиалы, «Французское народное движение», «Революционная патриотическая партия», «Международный центр культурных связей», «Молодая нация», «Партия народа», пужадисты, «Бывшие борцы за Алжир», «Бывшие борцы за Индокитай». Швейцария: «Новый европейский порядок» Гастона Армана Ги Амадруза, «Народная партия». Швеция: «Новое шведское движение» Пера Энгдаля, «Шведский национальный союз», «Северная имперская партия». Финляндия: «Финское социальное движение», «Финская национальная молодежь», «Вьеласапу»…
Сколько крыс! А ведь это только часть мира.
Есть еще ФРГ, Испания, Родезия, Парагвай, Боливия, Аргентина, Чили.
От кого пришел на обсерваторию «Сумерки» пароль, который так не посчастливилось мне услышать? Кто готовится помочь Норману Бестлеру? Мне вдруг захотелось увидеть лицо неизвестного строителя обсерватории. Кем он был? Как связал судьбу с Норманом Бестлером? Что заставило его считать, что его работа ничем не отличается от какой-либо другой? «Господи, – думал я. – Не оставь меня, ведь я далеко не пастырь. Мир не нуждается в бичах. Миру не нужны Божьи бичи, даже такие, как Македонский или Цезарь, Наполеон или Гитлер. Не они движут миром. Мир движут такие люди, как мой отец, как репортер Стивенс, как мастер Нимайер». Я перечислял знакомые имена, а потом стал думать о миллиардах цветных и белых, обреченных на гибель, пусть даже такую красивую…
Но думать о миллиардах было трудно.
Масштабы сбивали. И я стал делить миллиарды.
Отдельно поставил человека, впервые сказавшего, что я ему по душе. Отдельно поставил людей, которым я верил. Отдельно тех, кого уважал. Таких, кстати, набралось немало. Именно они, люди, знакомые до изумления, окрасили безымянные миллиарды, и теперь я всех мог видеть, любить, спасать, потому что я первый обнаружил на земле место, должное, по замыслу Нормана Бестлера, в совсем недалеком будущем стать центром человечества…
Только потом пришел сон.
Но длился он недолго. Я открыл глаза.
Стучали в дверь. Тревожно кричала в ночи сирена.
Сирена была слабая, видимо, ручная, но именно ее слабость наводила тоску.
Протянув руку, я нажал на выключатель – света не было. Чертыхнувшись, на ощупь оделся и пошел к портьере. Нащупал шнур, поднимающий тяжелые складки, и замер. Мои ногти на пальцах светились! Они, как крошечные фонарики, испускали голубоватый свет, похожий на тот, какой можно увидеть в море.
Удивленный, я приблизил пальцы к лицу.
Свечение не исчезло, а стук в дверь повторился.
Я выругался, но не сдвинулся с места. Оказывается, ногти не были исключением. Рамы портретов на глазах наливались холодным, тусклым и неживым светом. Я мог теперь различать лица – краски, которыми они были написаны, светились.
Озираясь, я открыл наконец дверь.
– Компадре, – раздался негромкий голос.
Это был Верфель. Его появление явно не было случайностью.
– Компадре, – повторил он, всматриваясь в темноту.
– Я здесь…
Он повернулся, и зубы его меж полуоткрытых губ сверкнули яркой, ровной полоской. Так же, как незаметный при дневном свете шрам, пересекающий щеку и часть уха.
– Что происходит? – спросил я.
– Торопись, – сказал он негромко и сунул в карман моей куртки тяжелый сверток. – У пирса стоит катер. И помни, помни, безопаснее плыть по утрам.
– Вы предлагаете мне…
– Торопись!
– Почему нам не уйти вместе?
Верфель схватил меня за отворот куртки:
– Я не для того стрелял в Хенто на озере, чтобы ты сейчас терял время. Торопись! Или… – Он вдруг осекся. – Или ты уже подцепил комплекс превосходства?..
– Оставь! – крикнул я, вырываясь.
Хенто… Наверное, он имел в виду любителя белых цапель…
– Очередной удар, да? В обсерватории проткнули атмосферу над нами?
– Дошло наконец, – выдохнул Верфель. – Катер у пирса! «Фольксваген» у входа. Выжми из них все!
Тон Верфеля поразил меня. Будто он долго изучал со стороны, на что я способен, и, хотя результаты наблюдений оказались не сильно-то утешительными, все-таки остановился на мне.
Мой инертный мозг все еще сопротивлялся.
И тогда Верфель меня ударил. Не давая опомниться, втолкнул в лифт, нажал кнопку и захлопнул дверь.
Верфель не обманул – «фольксваген» стоял у входа.
Никогда я еще так не гнал машину! Ужас пронизал меня, когда я не увидел у пирса обещанный Верфелем катер. Но он стоял чуть в стороне. Прыгнув на деревянную палубу, я вывел посудину на фарватер. Рокот мотора, казалось мне, разбудил всю сельву. Светящиеся, облепленные светлячками островки проносились мимо. Прожектор я не включал, ориентируясь по естественным маякам.
Вспомнив о свертке Верфеля, я левой рукой вытащил его из кармана.
Пистолет. Три обоймы. Ответ Верфеля на не заданный мною вопрос – кто он?
Когда впереди мелькали огоньки, я сворачивал в ближайшую протоку и приглушал мотор. Звезды раскачивались, ломались в нежных волнах. Я плыл прямо по звездам. Время от времени я посматривал на часы. Не знаю, чего ждал, представления не имею. Но знал – что-то должно случиться.
