Стоит ли подробно рассказывать о том, как удалось получить снимки с большим увеличением, как приблизительно была вычислена масса планеты, как спектральный анализ показал наличие свободного кислорода в атмосфере этой планеты… Я совсем забыл о черной пыли. Вы спросите — почему? В конце концов, что такое еще одна планета? В тот день, когда «Поиск» вылетел к Сириусу, люди уже побывали на четырнадцати звездных системах, открыли в общей сложности восемьдесят девять планет. На двенадцати планетах удалось обнаружить жизнь. На четырех из них жизнь была представлена довольно высокоорганизованными формами растений; на двух планетах, покрытых многочисленными морями, жили земноводные… И хотя разумных существ астронавты еще не встретили, но открытие новой планеты само по себе стало уже явлением рядовым. Наверное, это вы и хотите сказать? Что ж, я вам кое-что объясню. Лет сто назад, когда вопрос о жизни на других звездных системах обсуждался только теоретически, академик Фесенков высказывал предположение, что планеты в системах двойных звезд мертвы. Для возникновения и развития жизни, говорил Фесенков, требуется, чтобы в течение длительного времени условия на планете, например температура, радиация, были в общем постоянными. А это возможно только тогда, когда орбита планеты близка к круговой. У двойных звезд планеты имеют сложные орбиты: планеты то слишком приближаются к звездам, то слишком удаляются…
Первые полеты, казалось, подтвердили гипотезу Фесенкова. Планеты альфы Центавра — двойной звезды — были лишены жизни. Мертвыми были и планеты других двойных систем — Шестьдесят Первой Лебедя, Крюгера Шестьдесят, Грумбриджа Тридцать Четыре… Из каждых десяти звезд на небе восьмь — двойные, а это значит, что сразу в пять раз сокращается вероятность жизни на планетах чужих миров. Разумеется, если Фесенков прав.
Сириус, к которому летел «Поиск», - тоже двойная звезда. Но планета Сириуса имела атмосферу примерно такой же плотности, как и земная, и примерно такого же состава. Во всяком случае, я обнаружил кислород, азот, пары воды и следы углекислого газа.
Теперь вы понимаете, почему я забыл о черной пыли…
Шевцов на минуту умолк, прислушиваясь к чему-то. Потом продолжал: — Вы спрашиваете, Олег Федорович, что видит астронавт, летящий на субсветовой скорости? Да, небо, которое он видит, нисколько не похоже на то, что мы привыкли видеть на Земле или в иллюминаторах тихоходных межпланетных ракет. Звезды как бы смещаются к той точке неба, к которой летит корабль.
Тессем покажет вам фотографии. Но тут важно непосредственное впечатление. Это надо видеть. Да, страшное небо… Я не знаю другого слова. Именно страшное. Я не открывал смотровые люки, я ни за что без необходимости не вышел бы из корабля. Но тут была необходимость. Черная пыль заставила меня надеть скафандр и выйти. И хотя я не раз видел это небо, оно показалась мне тогда особенно зловещим…
Но я еще не рассказал вам, почему мне пришлось выйти из корабля. Это случилось так…
Это случилось на третьи сутки после того, как на снимках астрографа Шевцов обнаружил новую планету. К этому времени Шевцов отыскал решение проблемы защиты от черной пыли. Вполне удовлетворительное решение — математически безупречное, конструктивно изящное, достаточно надежное. Оно имело только один, далеко не принципиальный недостаток: сам Шевцов не мог им воспользоваться.
На Земле перед отлетом в течение нескольких часов на корабле смонтировали бы необходимую аппаратуру. Но сейчас найденное решение имело лишь теоретическое значение. Теоретически черную пыль удалось победить. Шевцов уточнил ее свойства, нашел эффективные средства защиты — и теперь другие корабли никогда не погибнут от пылевой коррозии.
Другие корабли! Но не корабль Шевцова…
Условия задачи стали жесткими, как приговор, не подлежащий обжалованию. Найти еще одно решение, осуществимое здесь, на корабле! Найти или… Вот об этом «или» Шевцов не хотел думать.
В силу каких-то странных психологических закономерностей мысль его, казалось бы всецело занятая черной пылью, с необыкновенной ясностью и остротой работала и в других направлениях. В эти дни он легко решил несколько каверзных задач, связанных с проектом нового звездного корабля. Он продолжал и наблюдения за открытой им планетой, ненадолго выдвигал астрограф. Ему удалось обнаружить еще две планеты в системе Сириуса; их атмосферы состояли из метана и аммиака. Однажды, когда Шевцов регулировал систему охлаждения в моторном отсеке, раздался прерывистый звонок рации. Звонок означал, что рация приняла и записала какое-то сообщение. Но какое сообщение она могла принять? От кого? Откуда? Связь с Землей давно прервалась: корабль отделяли от солнечной системы, мощные электромагнитные поля. А впереди был Сириус, которого еще никогда не достигали звездные корабли.
Однако рация настойчиво звала человека. Ее характерный прерывистый звонок нельзя было спутать ни с чем…
— Не знаю почему, но у меня почти одновременно возникли две мысли, — продолжал Шевцов. — Прежде всего я почему-то подумал, что это сигнал оттуда, с планеты Сириус. Нелепая мысль, но именно она была первой. А потом… Вы помните, я повторил заклинание: «Позови меня, позови меня…» Простите, я отвлекся. Времени у нас мало. Я буду краток. Так вот, я взбежал по трапу, дернул рукоятку включения магнитной записи так, что в аппаратуре раздался хруст, услышал голос. Человеческий голос — впервые за много месяцев! Это была радиограмма с «Авроры», флагманского корабля экспедиции, вылетевшей к Проциону через три недели после того, как я покинул Землю.
Тессем знает, что это такое — послать радиограмму с одного звездного корабля на другой. Даже для короткого сообщения приходится в течение нескольких недель накапливать энергию разрядных батарей.
Самое трудное — расчет направления. Радиоволны идут узким пучком, легко промахнуться. Правда, «Аврора» имела новейшую расчетную аппаратуру, но я представляю, сколько им пришлось поработать. Они поздравили меня с днем рождения, пожелали успехов и сообщили данные, облегчающие отправку обратной радиограммы. Поздравление опоздало на три дня, хотя они послали его двумя месяцами раньше. Что ж, Тессем подтвердит, три дня в таких условиях — ничтожная ошибка. На «Авроре» были радиоинженеры высокого класса…
Я вновь и вновь включал магнитную запись.
Как одержимый я повторял эти слова, я кричал их, я выучил наизусть длинный список цифр, которым заканчивалась радиограмма. Эти сухие цифры звучали для меня нежнейшей музыкой, потому что я слышал человеческий голос, настоящий человеческий голос!