– Сейчас, сейчас, – голос старика стал менее любезным. Сантехника, пусть и самого крутого, он не числил среди клиентов, достойных особого уважения. – Дай штаны застегну, из туалета вытащил.
Карамазов искренне веселился.
– У меня все записано, звонили тебе, сейчас…
Илья насторожился. В общем-то он не ожидал заказа. Слишком мало времени прошло с двух последних акций. Ни Романов, ни второй постоянный посредник, чье имя ему пока не удалось узнать, так часто его не беспокоили.
Остальные связывались с ним иными путями.
– Вот. Есть тебе заказ, – старик шуршал бумажками. – Большой заказ… От Николая.
Романов…
– Установить пять ванн, отечественных, с гидромассажем, – важно прочитал дед. – Слышь, а разве бывают такие?
– Бывают, – щурясь сказал Илья. – Но очень редко.
Ванны означали ликвидацию. Отечественные – легкость клиентов. Гидромассаж – оплату выше стандартного тарифа.
Черт возьми, и отказываться-то жалко!
– Давно звонили? – спросил он.
– Три дня назад, – старик опять завозился у телефона. – Э, да я напутал. Тут написано – пять пар ванн, отечественных, с гидро…
Парные мишени? Десять клиентов? Причем, именно пятью два, а не просто десять? Илья почувствовал восторг. Надо же, какие совпадения случаются! Значит, Романов, заказавший убийство Посланников двум лохам, пытался всучить этот заказ и ему! Какие странные пересечения творит судьба!
– И номер записан, – закончил старик. – Этого… пэйджера…
Обычно Карамазову оставляли номер пэйджера лишь после подтверждения заказа. Он связывался, и называл номер, по которому его могли найти в течении получаса. Но сейчас заказчик явно спешил.
– Диктуйте, Роман Эмильевич.
Старик послушно назвал номер. Потом полюбопытствовал:
– Может, и у меня заказ возьмешь, а? Бачок прохудился, течет второй месяц. Ни смыть, ни поспать как следует… Бачок советский.
Илья затрясся в приступе хохота. Ну да? Бачок течет? Акция предупреждения, уничтожение машины или квартиры клиента, выстрел под ноги, угроза киднеппинга…
– Нет, старик. Не буду я тебе бачок чинить. Не специалист. Да и не расплатишься ты вовек, я беру дорого.
– Как знаешь, – с легкой обидой отозвался Роман Эмильевич. – Потерплю.
Он сухо попрощался и повесил трубку. Карамазов посмотрел на Марию – та сидела, намазывала джемом булочку, всем своим видом демонстрируя презрение к разговору.
– Ты знаешь, подруга, – Илья подошел к ней, опустил руку на плечо, – похоже, три дня назад мне заказали убить пять пар Посланников…
Посланница Добра подняла голову.
– Только пять? – она нашла более мелкий повод для удивления, чем сам факт заказа. – Да, ты еще не проявился… Кто?
– Сама подумай. У кого хватило бы денег и связей?
– Визирь.
Карамазов кивнул, присел рядом со столиком.
– Если бы чуть раньше, – вздохнул он. – Совсем чуть-чуть! Я мог бы добиться встречи…
– Вряд ли.
– Приблизиться…
– Он узнал бы твое лицо. Почувствовал, что ты – один из нас.
– Такой шанс!
– Илья, – Мария взяла его за голову, потрясла – так хозяин ласкает дурашливую, но верную собаку. Карамазову такая нежность не понравилась. – Вся жизнь состоит из утраченных шансов, понимаешь? Поздно переживать!
– Все равно – жаль, – упрямо сказал Илья.
– Визирь сегодня встречается с Заровым, – Мария сложила руки на коленки, натянула короткое платьице подальше на ноги, замерла. Так она походила на прилежную и скромную старшеклассницу… играет, играет с ним… Карамазов сделал вид, что ему все равно. – Они будут обсуждать альянс. Постараются вдвоем с Шедченко убедить писателя в своей правоте. Непременно станут пить. Это тоже вполне приличный шанс!
– Знаю, – Илья почувствовал раздражение. Он сам хотел все это сказать, неужели Мария всерьез считает свои способности бОльшими, чем у него? – Но охрана на даче останется.
– Неужели ты не справишься? – казалось, женщина искренне удивилась. – С тобой наша общая Сила!
Карамазов помолчал. Конечно, не воинскую часть собрался штурмовать. Пять-шесть охранников, возможно – пара собак. Последнее – даже хуже.
– Кстати, там наверняка есть несколько обученных псин, – будто читая его мысли, заметила Мария.
– Ты так говоришь, словно это наше преимущество!
– Конечно. Я буду с тобой – по крайней мере, до внешней ограды. Животные чувствуют мою любовь. Они станут служить Добру.
– Веселенькая вещь – твоя Любовь, – прошептал Карамазов, глядя ей в глаза. – Очень действенная… но мне это нравится.
Скицын купил банку светлого «Холстена» и теперь мог ожидать Зарова с некоторым комфортом. Не самый лучший напиток в холодный осенний день, но Степан считал, что пиво хорошо при любой погоде.
Внешность его всегда внушала приезжим робкое доверие. У него трижды спрашивали дорогу, и он с удовольствием объяснял. Даже помог какой-то девушке найти церковь.
Заров, конечно же, опоздал. Это было его манерой, и Скицын уже подумывал о втором пиве, когда увидел писателя.
– Кирилл, ты помнишь свои стихи наизусть? – спросил Ярослав, когда они выбрались из метрополитена. Он остановился у ларька купить сигарет, а мальчишки терпеливо ждали.
– Некоторые, – Кирилл как-то сразу помрачнел. – Это такая месть, да?
– Нет. Прочитай что-нибудь, на дорожку.
Мальчик бледнел так стремительно, что Заров шагнул к нему, готовый подхватить. Но Кирилл лишь отступил, прислоняясь к стене, прошептал:
– Вам хочется знать, что же есть во мне?
– Да…
– Аркадий Львович… он тоже просил. Перед тем, как его убили…
– Меня не убьют, – по спине холодок прошел, но Ярослав заставил себя улыбнуться. – Я покрепче Визарда. Правда.
Кирилл смотрел на него испытующе и тоскливо. Визитер выступил вперед, заслоняя прототипа, и сердито сказал:
– Не будет он ничего читать!
Но Кирилл отстранил его.
– Я чуть-чуть. Ладно?
– Валяй, – Заров закурил. Всегда смешно смотреть, как дети читают свои стихи или рассказы. Им ведь кажется, что все слова – единственно правильные, что они принесли в мир что-то небывалое, новое. Свое. Дети – они глупые.
Для чего я? Ведь не зря?
Надо сделать очень много.
Ждет меня моя дорога,
И чернила, и моря,
Очень важные слова,
Маяки и повороты.
Не распахнуты ворота,
Не открыты острова.
Кирилл очень странно читал стихи. Неправильно. Словно просто говорил. Порой, на мгновение, у него появлялась интонация актера, наверное, кто-то искренне позаботился научить мальчика художественной декламации. Но через секунду он снова срывался… и продолжал говорить.
