* * *
Данила и Настасья глядели вслед разнесчастному земскому ярыжке. Данила одновременно думал - слова Настасьи имели смысл, и что-то в голове на этот смысл отозвалось, да и пропало... Настасья же вдруг расхохоталась.
- Ну, куманек! Надо же! Теперь понял, как девка два приказа вокруг пальца обвела? И я хороша - всегда за простую считала! Гляди ты, какую сеть сплела!
- Пошли отсюда, кума! - велел Данила, забеспокоившись, что на этот звонкий хохот уж точно выбегут белянинские сторожа.
- А пошли!
Они вернулись туда, где оставили санки с возником, на которых Настасья привезла Данилу полюбоваться похищением.
- Теперь веришь, что Авдотьица в этом деле с грамотой - ни при чем?
Данила молчал. Признаваться в ошибке, пусть даже такой, он не желал. Шляхетская гордость не дозволяла.
- Да она и слов-то таких не знает! - воскликнула Настасья. - До таких ты лет, куманек, дожил, а не знаешь, что для девки главное! Да она воз грамот отдаст, и бумажных, и всяких, за своего Егорку! Столько его ждала, наконец встретила - она же за него, как цепной кобель, горло перегрызет, как медведица, кому хочешь кости переломает! Так что не думай более про Авдотьицу, ни при чем она...
- Как же - ни при чем! А кто нам, конюхам, головы морочил?! возмутился Данила.
- Так я тебе и толкую - ради Егорушки своего она бы и патриарху, прости Господи, голову заморочить не побоялась! Ты, видать, никак не поймешь, как все получилось. А мне Феклица растолковала. Авдотьица, когда вещи забрала, чтобы к Калашниковым перенести, ей похвасталась. Ведь когда вы Авдотьицу на двор к Одинцу подсылали вызнавать про мертвое тело - она там Егорку-то и повстречала. Атаман на дворе бойцов учил, она глядит: детина, всех прочих на голову выше! Парнище - кровь с молоком! Стоит в стенке, в самом челе, - залюбуешься! И ты уж не сердись на нее, Данилушка, повинилась она перед атаманом.
- Перед атаманом? - тут Данила вспомнил, как Одинец отрекся от всех девок разом, вскипел было - и тут же сообразил, что за атамана вполне можно было принять и его подручного - Соплю.
- Перед кем же еще? Сказала, что ее высматривать да вынюхивать послали. Что, мол, ведомо Приказу тайных дел учинилось, что выкраденное тело мертвого парнишечки на этот двор привезли, и надо как-то конюхов со следа сбить. А тот атаман ей и присоветовал, чтобы на скоморохов сказала. Он хотел тебя с товарищами на Томилу навести - и навел! И Авдотьица потом к нему в Хамовники не раз прибегала, доносила, как розыск продвигается.
- Точно - Сопля! А мы-то вздумали, будто она Земскому приказу продалась!
- Никому она не продалась - а с суженым своим повенчаться хотела. Она-то девка ловкая, а он детина неопытный, вот она ему, к атаману вроде бы по делу бегая, и вскружила головушку. А на Москве ей с ним оставаться нельзя - сам понимаешь. Тут Авдотьицу всякая собака знает. Каждый рад будет парня огорошить - мол, взял за себя, дурак, девку с Неглинки! И стала она думать - куда бы с ним податься. И думала, куманек, недолго, потому что, кроме ваших тайных дел, еще одним дельцем занималась молодца с девицей сводила. Вонифатия Калашникова с Лукьяна Белянина племянницей - Любушкой.
- Что ж тот Калашников по-христиански посвататься не мог? - наконец удивился Данила. - Непременно со двора девку свести надобно было!
- А не мог, куманек. Вонифатий сам себе не хозяин, над ним старший брат Андрей есть, тот - всем имуществам хозяин. И Андрей с Лукьяном Беляниным только что в бороды друг другу не вцепляются. Вот Вонифатий и догадался выпросился у брата в Соликамск ехать, управляющего соляными промыслами сменить. И так подгадал, что сразу и невесту с собой из Москвы увез. А Авдотьица про это знала и в ноги Вонифатию поклонилась - возьми, мол, с собой! Садись в сани, куманек, до Яузы довезу и дальше поеду своего непутевого с гуслями искать. Сыщу - как Бог свят, по шее дам за все его пакости!
Они разместились поудобнее, Настасья взяла вожжи, чмокнула, конь сперва зашагал, а там и грунью пошел.
- Одного не пойму - как девка с Неглинки могла с белянинской племянницей сговориться, - признался Данила. - Гостиной сотни купцы своих дочек как боярышень берегут.
Ему неловко было говорить Настасье в затылок, и он подался вперед, для чего пришлось обхватить девку. Но как раз на это Данила и не жаловался.
- Ну, как вышло, что Авдотьица взялась Калашникова с белянинской дочкой сводить и почему это у нее получилось - я тебе растолкую, - сказала Настасья. - Обычно этим женщины средних лет и почтенного звания промышляют, чтобы комар носу не подточил. И Вонифатий, высмотрев Любушку в церкви, свою крестную засылал. Да только вот в чем беда - Белянин высоко мыслью вознесся, надеялся, что с княжеским родом породнится. Пробовал однажды княжну Обнорскую за сына взять, обжегся, все равно неймется!
- Знал бы, кому за это в пояс кланяться! - напомнил Данила Настасье ее участие в разоблачении преступного княжича с сестрицей.
- Любушка Белянину не родная дочь, а племянница, от старшего брата Иннокентия осталась. У него самого сперва сыновья, а потом уж дочери рожались. Он понимал: коли Любушку хорошо выдаст - и дочерей тоже в родовитые семьи пристроит. И потому мамка Любушкина берегла ее - пуще некуда! Стало быть - увозить надобно... Вонифатий с крестной и так, и этак замышляли - не выходит! И тут-то мы, веселые, им подсобили...
- И в это дело ты впуталась! - изумился Данила. - И тут без тебя не обошлось!
Настасья снова расхохоталась.
- Не поверишь, куманек, - без меня обошлось! А заварила кашу-то Федосьица. Помнишь, как летом наши Белянина тешили да от облавы убегали?
- Да уж помню. Вы бы за Семейку-то Амосова хоть свечку Богородице поставили, - упрекнул Данила. - Он же всех спас!
- Семейку твоего я знаю... - Настасья помрачнела на миг, но вновь заговорила весело, с обычной своей распевной лихостью. - И вот что Федосьица девкам на Неглинке потом сказывала: пока Томила с Филаткой купца тешили, она с Дуней за кустам стояла и глядела, какие женщины и девки на крыльце собрались. Да и обомлела! Мамку Любушкину она признала. Мамка-то, куманек, - из наших!
- С Неглинки, что ли?
- Догадлив ты, куманек! Погуляла та Ефросиньица немало, потом вздумала, что пора и честь знать, - исчезла. Куда-то подалась, где ее отродясь не видывали, и там замуж вышла и овдовела. А с мужниной родней она поладила, за нее слово замолвили, и в комнатных женщинах у одной купеческой женки оказалась. А это была Иннокентия Белянина семья, и женка брюхатая ходила. Ефросиньица-то после смерти мужа тоже брюхата оказалась, вот в семье и решили - коли что, будет хозяйское дитя кормить. И родила она сыночка, да не зажился на свете, и стала Любушке мамкой. И жила в мамках до самой чумы. В чуму и Иннокентий, и жена его, и младшие дети, и чуть ли не вся дворня померли. А Любушку вместе с мамкой Лукьян Белянин к себе взял. А наши девки ее не скоро приметили - она со двора редко выходила. Пробовали с ней в церкви заговаривать - знать никого не желала. И звать ее ныне Ефросинья Архиповна, и ходит в шубе с хозяйского плеча! Федосьица ее потому лишь и признала, что Марьица Мяскова ей как-то показала на улице Ефросиньицу да рассказала все ее святое житие...
