Тоскливое ожидание. Затем девичий голос сказал:
— Как утверждает наша справочная служба, авианосец «Секаку» находится на дне Филиппинского моря. — Девушка хихикнула. — Он потоплен американской подлодкой в сорок пятом[20]. Чем еще мы могли бы помочь вам, сэр? — Похоже, в редакции его приняли за шутника.
Он положил трубку. «Стало быть, «Секаку» семнадцать лет лежит на морском дне. Как и адмирал Харуша, надо полагать. А его «доверенное лицо» — просто жулик. И все же... этот тип оказался прав. Кольт сорок четвертого калибра — подделка. Ничего не понимаю! Может, он торговец? Решил расчистить рынок стрелкового оружия времен Гражданской войны? Но если так, то он не просто торговец. Эксперт. Как быстро он распознал подделку! Таких умников немного найдется. Может и вообще больше не найдется. Бояться нечего. Тайна не раскроется.
Так что, плюнуть на это дело?»
Чилдэн задумался. «Нет. Нужно выяснить все до конца. Но прежде всего надо заставить Рэя Калвина возместить убытки. И еще раз обратиться в университетскую лабораторию. Пусть проверят весь товар.
Но... вдруг они установят, что я торгую одними подделками?
М-да... Проблема.
Остается одно, — мрачно подумал он, — идти к Рэю Калвину. Взять за грудки. Вытрясти всю правду. Может, он тут ни при чем. А может, наоборот. Неважно. Сказать ему: «Еще одна подделка, и я у вас больше ничего не куплю!»
Пусть он несет убытки, — сказал себе Чилдэн. — Он, а не я. Если станет ерепениться, я обойду все магазины и погублю его репутацию. Почему я должен быть козлом отпущения? Пускай те, кто заварил эту кашу, сами и расхлебывают.
Но действовать нужно очень осторожно. И ни слова посторонним».
Телефонный звонок Рэя Калвина озадачил Уиндэма-Мэтсона. Он ничего толком не понял — отчасти из-за сбивчивой речи Калвина, отчасти потому, что тот позвонил в полдвенадцатого ночи, когда Уиндэм-Мэтсон развлекался с дамой в своем номере отеля «Муромачи».
— Вот что, дружище, — сказал Калвин, — мы возвращаем вам последнюю партию товара. Вернули бы и остальную дрянь, если бы уже за нее не заплатили.
Естественно, Уиндэму-Мэтсону захотелось узнать, в чем дело.
— В том, что весь ваш товар — дерьмо. Сплошная туфта.
Уиндэм-Мэтсон оторопел:
— Но ведь вы это знали, Рэй, вы всегда были в курсе! — Он оглянулся. Женщины поблизости не было — наверное, ушла в спальню.
— Да, я знал, что вы штампуете подделки, — сказал Калвин. — Но речь о другом. О паршивом качестве вашего товара. Мне наплевать, стреляли из револьвера, который вы мне продаете, в Гражданскую войну или нет. Для меня важно, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что это кольт сорок четвертого калибра, такой-то номер по каталогу. Чтобы комар носу не подточил. Вы знаете Роберта Чилдэна?
— Да. — Эта фамилия была ему знакома, хотя в ту минуту Уиндэм-Мэтсон не мог вспомнить, кому она принадлежит. Какому-то дельцу.
— Сегодня Чилдэн приперся ко мне в контору. Он только что ушел, я звоню из конторы, не из дому. В общем, долго бушевал. Он вне себя от злости. Будто бы некий важный япошка — адмирал, ни больше, ни меньше — не то приходил к нему, не то присылал своего человека. Чилдэн кричал о сделке на двадцать тысяч. Тут он, конечно, хватил через край, но в остальное я верю: к нему приходил япошка, хотел что-то купить, одним глазком взглянул на ваш кольт сорок четыре, убрал деньги и ушел. Что вы на это скажете?
Сказать Уиндэму-Мэтсону было нечего, но он сразу подумал о Фрэнке и Мак-Карти. Не их ли рук дело? Но зачем им понадобилось пугать Чилдэна?
Его охватил суеверный страх. Как они пронюхали, куда ушел револьвер, выпущенный еще в феврале? Что они будут делать дальше? Пойдут в полицию? Или в газеты? Или даже в муниципалитет Сакраменто к «пинки»? Кошмар! Всего этого можно было бы не опасаться, не выгони он Фрэнка... Он не знал, как ответить Калвину — долго бормотал какие-то оправдания, пока, наконец, не сумел закруглить беседу.
Положив трубку, Уиндем-Мэтсон осознал, что Рита давно вышла из спальни и слышала почти весь разговор. Женщина нетерпеливо расхаживала по комнате в комбинации из черного шелка. По ее плечам в редких веснушках рассыпались светлые волосы.
— Позвони в полицию, — предложила она.
«А что, — подумал он, — может, я еще дешево отделаюсь, заплатив им пару тысяч. Они не откажутся. Наверное, это как раз то, чего они добиваются. У таких парней аппетит невелик, две тысячи кажутся им большими деньгами. Ну да — вложат их в свое дело, прогорят и через месяц окажутся без гроша в кармане. И снова...»
— Нет, — ответил он.
— Почему? Вымогательство — это преступление.
«Ей трудно понять, — подумал Уиндэм-Мэтсон. Он привык платить тем, кто много знает, как привык нести производственные расходы. Да и сумма на сей раз невелика. — Но в чем-то она права».
«Я заплачу им две тысячи, — решил Уиндэм-Мэтсон. — А еще я свяжусь со знакомым инспектором Департамента гражданских дел. На тот случай, если они снова придут попрошайничать.
Кто-то мне говорил, что Фрэнк — жид, изменивший форму носа и фамилию, — вспомнил он. — Тем лучше, надо только известить германское консульство. Чего проще. Консул потребует у япошек его выдачи и как только этот содомит окажется за демаркационной линией, его затолкают в газовую камеру. Кажется, в Нью-Йорке остались лагеря, — подумал он. — Лагеря с печами».
— Удивляюсь, — сказала Рита, пристально глядя на него, — как можно безнаказанно шантажировать такого крутого парня.
— Ничего удивительного, — рассеянно ответил Уиндэм-Мэтсон. — Если хочешь знать, весь этот чертов бизнес, связанный с историей — сущая чепуха. Просто япошки — ослы. Сейчас докажу. — Он встал, подошел к кофейному столику и вернулся с двумя зажигалками. — Вот, взгляни. Они похожи как две капли воды, правда? Но историческую ценность имеет только одна. Он ухмыльнулся — Держи. Пойдем дальше. На рынке одна из них стоит тысяч сорок-пятьдесят.
Женщина схватила зажигалки и стала вертеть их в руках.
— Ну? — подзадорил Уиндэм-Мэтсон, — видишь отпечаток времени?
— Какой еще отпечаток?
— Так говорят о вещах, имеющих историческую ценность. Слушай дальше. Одна из этих зажигалок лежала в кармане Франклина Рузвельта в момент его убийства. А другая — нет. Одна имеет историческую ценность, причем невероятную. Другая и выеденного яйца не стоит. Ну, ты чуешь разницу? — допытывался он у женщины. — ничего ты не чуешь. Нет тут ни «ореола загадочности», ни «дыхания эпохи».
— Вот это да! — восхитилась Рита. — Неужели и правда одна из них была у Рузвельта в кармане?
