Буканьер
Глава 1
Грубый, резкий крик надсмотрщика вырвал меня из беспокойного сна, и я неохотно поднялся, не желая снова получить по рёбрам, как это было в прошлый раз. Вместе со мной поднимались и остальные, и в полумраке казалось, что это море чёрных тел шевелится будто само по себе.
Подняли нас на самом рассвете, и теперь мы вываливались из душного барака в утреннюю прохладу один за другим, чтобы получить по миске почти несъедобной похлёбки и снова отправиться в поле, чтобы вкалывать до самого заката на сахарной плантации.
И какой чёрт меня дёрнул поехать на Гаити? Лежал бы себе дальше на доминиканском пляже, попивая пина коладу, но нет же. Решил посмотреть на самую бедную страну Америки, оценить колорит, так сказать. Оценил. Автобус с туристами слетел с горной дороги, и вот я здесь. Что стряслось с остальными, не знаю, но вряд ли что-то хорошее.
Очнулся я в какой-то глуши, и через несколько часов блужданий набрёл на эту самую плантацию, где меня увидел один из надсмотрщиков, к которому я имел неосторожность обратиться на английском. Я же не знал, что они сейчас воюют. Как итог — меня приняли за англичанина, а плантация пополнилась одним новым работником. Ладно хоть не повесили как шпиона, быстро поняв, что по-французски я ни слова не понимаю, кроме самых простейших «да», «нет» и «месье, я не ел семь дней».
Поначалу я даже принял это за аттракцион для туристов, этакий посёлок реконструкторов непонятно какого века, но побои, скудная еда и измождённые негры-рабы быстро меня убедили в том, что всё взаправду. Стадии гнева и торга тоже быстро прошли, надсмотрщик и его тяжёлая палка это весьма убедительный довод, и теперь я находился скорее в затяжной депрессии, изо дня в день копая рыхлую землю мотыгой вместе с неграми и фантазируя о побеге.
Пока только фантазировал, ясно понимая, что в одиночку мне далеко не уйти, тем более через джунгли. Плантация была окружена лесом, морем поблизости даже и не пахло, и уйти через лес без оружия и припасов было сродни суициду. Если поймают — запорют насмерть, и это мне объяснили в первый же день, а если не поймают — шансы выжить в джунглях у меня, честно говоря, стремились к нулю. Опыт походов по средней полосе России мне тут ничем не поможет.
Увы, но у меня здесь не было ни верных друзей, ни права выхода в город (тут и города-то поблизости не было), и у плантатора не оказалось красивой дочери, которая посочувствовала бы безвинно осужденному рабу. Тут всё оказалось куда прозаичнее. Сам плантатор тут даже не появлялся, вместо него тут хозяйничал управляющий, месье Блез, которому тоже было плевать на рабов, пока они приносили доход. Всегда дешевле было купить новых.
Мне тут даже поговорить было не с кем. Негры меня не понимали, разговаривая в лучшем случае на странном подобии французского, белых рабов было не так много, и надсмотрщики предусмотрительно ставили всех белых подальше друг от друга. Ночью же на разговоры просто не было ни сил, ни желания, хотелось только упасть поскорее на вонючую солому и забыться.
Но я понимал, что стоит мне смириться — так здесь и подохну, а подыхать мне жутко не хотелось. И я терпеливо ждал, вынашивая план побега.
В конце концов, можно было попробовать сбежать на испанскую сторону, хотя скорее всего, там меня ждала бы аналогичная судьба. Я часами вглядывался в поросшие зелёным лесом склоны, особенно в те моменты, когда надсмотрщики не могли меня видеть.
Но чем больше я ждал, тем меньше сил у меня оставалось. Я исхудал, осунулся, одежда моя превратилась в лохмотья, волосы выгорели от палящего солнца, да и весь я покрылся бронзовым загаром. На руках появились мозоли от истёртой сотнями рук мотыги, и я каждый раз страстно желал разбить этой мотыгой голову надсмотрщику, когда появлялась такая возможность, но каждый раз меня что-то останавливало. Скорее всего, осознание того, что только стоит мне поднять руку на надсмотрщиков, как меня в назидание остальным запорют до смерти, затравят собаками или придумают ещё что похуже. Я решил, что отложу это до того момента, когда почувствую, что готов смириться. Как только моя жажда свободы начнёт утихать — я нападу на кого-нибудь из них, хоть на самого плантатора, и будь, что будет.
И в один из дней, обычно похожих друг на друга, как две капли воды, это едва не произошло. Был полдень, зной ударял в голову похлеще Эвандера Холифилда, но мы всё равно пропалывали ряды сахарного тростника от сорной травы, низко сгибаясь над молодыми побегами. Я выдирал сорняки, стараясь не отставать от негров на соседних рядах, но и не вылезая вперёд, как в какой-то момент на соседнем ряду один из негров упал и потерял сознание. Я только скользнул по нему равнодушным взглядом и продолжил рвать сорняки.
— Встать! — раздражённо крикнул надсмотрщик, поигрывая узловатой палкой в руках.
Негр не отреагировал. Надсмотрщик, сам тоже негр, только чуть более светлый и откормленный, полукровка по имени Бернар Лансана, что-то бормоча себе под нос, подошёл к упавшему и ткнул его в бок сапогом. Я искоса наблюдал за ним, выдирая грязными пальцами мелкие сорняки.
— Вставай, собака, нечего тут валяться! — выплюнул он, подкрепляя свои слова увесистым пинком, от которого негру лучше не стало.
Бедолага только тихо стонал, даже не пытаясь прикрыться от возможных ударов. Надсмотрщик склонился над ним, чтобы удостовериться, что раб не прикидывается, а я увидел прекрасную возможность наброситься на него сзади, задушить или размозжить ему голову камнем. Я даже разогнулся и приготовился к броску, как вдруг надсмотрщик резко встал и повернулся ко мне.
— Ты! — его жирный палец ткнул меня в грудь, а потом ткнул в негра на следующем ряду. — И ты! Несите его к баракам!
Я отряхнул руки, удручённо посмотрел на камень, который собирался подобрать. Он бы как раз идеально лёг в руку. Одного удара хватило бы, чтобы пробить толстый негритянский череп, но я бы на одном ударе точно не остановился, вымещая напоследок всю накопившуюся злость.
— Поживее! — рявкнул он, вырывая меня из жестоких фантазий, и я побрёл к ним.
Негр, удивительно бледный, скорее даже серый, дрожал и обливался потом. Я взял его за ноги, указал другому негру взять того за плечи, и мы потащили его прочь с поля.
— Чего уставились?! За работу, живее! — рявкнул надсмотрщик на остальных.
До бараков идти было далековато, и мы не спешили. Я поглядывал по сторонам, негр уныло тащил своего собрата, приняв на себя основную тяжесть, я только придерживал ноги, чтобы они не волочились по земле. Мне хотелось бросить их и рвануть в лес, куда глаза глядят, но, во-первых, далеко я бы не убежал, и меня быстро нашли бы по следу, и, во-вторых, обоих негров запороли бы насмерть за то, что они не попытались меня остановить. На негров, в общем-то, мне было плевать, но остатки морали во мне выражали робкий протест.
Мы приблизились к воротам плантации, обнесённой высоким забором, и у ворот нас окликнул ещё один охранник. Он укрывался в тени, обнимая мушкет, и, завидев нас, вскочил на ноги.
— Куда вы его? Кто приказал? — грубо рявкнул он, и мы остановились, продолжая держать тело на весу.
— Месье Бернар сказал отнести в барак, — произнёс я, прежде, чем мой товарищ даже отреагировал. Я всё-таки немного выучил французский за это время.
Охранник смерил нас троих подозрительным взглядом, но калитку всё-таки открыл.
— Бросьте в бараке, и немедленно идите обратно, нечего тут шастать, — проворчал он.
Душные и тесные бараки из толстых брёвен, крытые тем же тростником, стояли на отшибе, подальше от входов и выходов. Кроме них, тут ещё находилась хозяйская усадьба, казармы, амбары, кузница, и прочие хозяйственные постройки, и наш путь лежал мимо кузницы, рядом с которой выстроилась вереница новых рабов, с которых снимали кандалы. Свежее мясо.
Пополнение, в основном, состояло из негров, которые робко озирались по сторонам или понуро глядели себе под ноги, но и несколько белых тоже затесались в их ряды. И моё внимание привлёк один из них, худой мужчина со спутанными чёрными волосами, который хищно оглядывался вокруг, внимательно изучая обстановку. Мы случайно встретились взглядами, и я увидел его обезображенное лицо, но в его глазах блестела воля к жизни, и он ухмыльнулся, глядя на меня.
