промолчал.
— Пусть те, чьи имена упомянуты в списке, явятся ко двору. Сообщи о высокой чести. И объяви, что на исходе месяца Звенящей листвы я буду играть свадьбу. Свадьбы.
Уточнение было не лишним.
— Благословенная кровь не должна иссякнуть, ибо солнце вот-вот достигнет края небес, а мир окажется на краю гибели.
Маска прикрыла глаза и махнула рукой.
— Иди.
Верховный не заставил повторять дважды. И уже оказавшись по ту сторону дверей, сумел смирить дрожь, что сотрясала все его тела. Во рту остался привкус крови.
На душе — смятение.
И странное чувство, что он совершил ошибку. Но… когда?
Он возвращался к себе, уже не пытаясь совладать с дрожью, что сотрясала слабое ничтожное тело его. И шел быстро, пожалуй, слишком быстро, ибо люди, что встречались на пути Верховного, спешили отступить. Они прижимались к стенам, не смея заступать дорогу, и Верховный чувствовал их страх.
Почему?
Почему они боятся его? Этот вопрос бился в висках, но ответа Верховный не находил. И лишь оказавшись в собственных покоях, Верховный сумел кое-как справиться с обуревавшими его эмоциями.
— Господин? — раб возник словно из-под земли. — Господин, маг-целитель нижайше просит о встрече с вами.
— Хорошо, — Верховный облизал сухие губы. — Я… буду рад принять его. В своем доме. Я отправлю кого-нибудь.
Рука вдруг окаменела, от локтя до кончиков пальцев. Она сделалась тяжела, словно и вправду была отлита из золота. и сердце, не способное справиться с этой тяжестью, заныло, засбоило.
Почудилось, что вот-вот он умрет.
И с этим чувством вернулся страх. Не сейчас. Не здесь. Не…
Онемение схлынуло. И сердце застучало вновь ровно. Спокойно. И пальцы зашевелились, но страх никуда не делся. Он, этот страх, остался там, в душе, в самой глубине печени. И Верховный с тоской подумал, что ему стоило бы умереть.
Там, в подземельях.
А теперь он не сумеет.
Он поднес руку к глазам, и пальцы дрогнули. Показалось, что еще немного и она, изуродованная золотом, вцепится ему в глотку.
Может, и вправду вцепится.
***
Маг явился ближе к вечеру. Он стал еще более худым и вид имел донельзя болезненный. Но Верховный чуял заключенную в этом уродливом теле силу. И сила манила. Сила представлялась почти столь же сладкой, как и кровь.
— Доброго вечера, — маг поклонился, стараясь быть почтительным. И Верховный ответил улыбкой.
— Он стал еще добрее, ибо ничто не украшает вечер так же, как добрый гость.
— Благодарю, — маг опустился на низкий стул.
— С тех пор, как дорогой наш друг покинул нас, отправившись навстречу своей госпоже, я испытываю печаль. И желаю, чтобы путь его был легок.
— Как и все мы, — маг пошевелил губами. Он явно хотел задать вопрос, однако не решался. И нервничал. Руки его, пальцы его пребывали в постоянном движении, в чем вновь же виделся признак беспокойства. Лоб прорезали морщины. Щеки чуть обвисли. А в глазах читалась усталость. — Куда на самом деле он уехал?
И прежде чем Верховный соизволил дать ответ, маг встал.
— Простите, но я должен понимать, что происходит. То я получаю письмо, в котором наш господин изволит гневаться. То сообщение, что господин скончался, а сын его более не видит смысла продолжать сотрудничество. Однако и приказа возвращаться нет!
Он взмахнул руками.
— Извините.
— Ничего.
— Я обыкновенный целитель. Не самый худший, но и не лучший. Я происхожу из тех, кого боги одарили лишь в первом поколении, но благодаря милости рода Ульграх я достиг многого. Но теперь я пребываю в растерянности!
— Чем я могу помочь?
— Ирграма велено убить. Но тот, кто приказал, не имеет права отдавать этот приказ. Тем паче, что он сам скончался.
— Случается.
— Именно. И я не сумел определить причину его смерти. А это… весьма необычно. Все здесь весьма необычно. Поймите, я не хочу ни с кем воевать! Я хочу жить. Просто жить. Заниматься любимым делом. Помогать людям. Разным людям. Я пишу труд о болезнях сердца, который, как мне представляется, будет интересен не только магам, но и обыкновенным врачевателям.
— Это весьма похвально!
— И я уж точно не способен никого убить. Я… слишком слаб и жалок для такого. Труслив. Пусть даже здесь это полагают недостатком. Не только здесь. Но такой уж я есть. И потому я хочу понять, как мне надлежит поступить в нынешней ситуации? Еще до меня доходят слухи. Престранные слухи. А Император… он превращается. В кого?
— В кого? — осторожно поинтересовался Верховный, подавшись чуть вперед.
— Не знаю, но это выглядит жутко.
Маг закрыл лицо руками.
— Наверное, я схожу с ума, если пришел со всем этим к вам. Но я и вправду… вчера исчез мой коллега. Он был магом, пусть и невеликой силы. Он вышел из своих покоев и не вернулся. Это уже третье исчезновение за последние десять дней.
Почему-то вспомнился вкус крови.
— Среди магов. Слуг… почти не осталось. И даже тот, чье тело я обнаружил, он был куплен здесь! И я сам бежал бы, если бы был шанс сбежать.
— Вы хотите покинуть нас?
— Разве это возможно? Даже если бы я и вправду хотел. Но куда мне идти? Я не уверен, что дома мне будут рады. Точнее уверен, что я там не нужен. Ульграх передумали. А я… сопутствующие потери, так это называется, — маг без сил опустился на подушки и скрестил ноги. — Пожалуй, я хочу знать, что меня ждет. И сколько еще мне осталось?
— Кто бы не хотел? — Верховный наполнил чашу теплым травяным отваром и протянул гостю. — Что еще вы можете сказать?
— Того, что уже сказал, мало?
— Нет. Достаточно.
— Чтобы умереть?
— И для этого тоже. Если вы будете говорить слишком много. Но вы явно желаете поведать больше.
Маг принял чашу.
И даже сделал глоток, сразу, не выказывая страха. Или просто отрава — вовсе не то, чего он опасался.
— Эта девочка… она пугает меня, — произнес он чуть тише и спокойней.
— Чем же?
— Не знаю. Она не сделала ничего дурного, если подумать. Она мила. Улыбчива. Играет, как положено ребенку. Хотя, конечно, там, где я рос, дети не играли с леопардами. Это как-то все-таки слегка чересчур.
Он выдавил улыбку, на которую Верховный ответил улыбкой же.
— Её почитают за живое воплощение божества.
— Так и есть.
— То есть? Простите, если вопросы мои неуместны. Да и с манерами у меня беда. И если о том говорить нельзя, то я приму. Но если можно, мне хотелось бы понять… с чем я имею дело.
— Все еще имеете?
— Каждое утро я осматриваю это дитя. Ищу
