Подали сходни и капитан ступил на набережную, сопровождаемый шкипером.
— Иван Емонтаев, — представил меня Кривов.
Он мог не знать, как вести себя с купцом или промышленником, пусть и ворочающим большими деньгами, но всё же человеком, по меркам империи, второго сорта. Мало того, коммерц-коллегии как раз и предписывалось начальствовать над такими людьми. Но шпага на боку намекала, что её владелец возведен в дворянское достоинство.
— Борис Игнатьевич Колычев, — сказал Кривов, показывая на капитана.
— Рад знакомству, — сказал я и показал рукой на товарища. — Это мой первый помощник Макар Комков.
— Так это вы тот Иван-Американец, про которого по всей Сибири легенды ходят? — спросил капитан.
— Наполовину, — скромно признался я.
— То есть?
— Ванькой-Американцем прозвали моего дядюшку, который заварил всю кашу. Стоял, так сказать, у истоков конквисты. Ну а когда дядюшка потонул, царствие ему небесное, я унаследовал дело, а вместе с тем и прозвище как-то само собой на меня перешло, благо что тёзки мы с ним. Правда, уважения прибавилось. Теперь не Ванькой, а Иваном зовут.
— А по батюшке? — встрял спутник капитана, сошедший со шхуны минутой позже. — Что же, одним именем обходитесь, как подлый народец?
Не зря он мне не понравился. Ещё когда в Иркутске издали показывали. Слишком уж вертелся он перед начальником. Такие на всех кто послабее предпочитали отыгрываться.
— Нас, господин Царёв, не представляли, и вы мне не хамите, — широко улыбнулся я. — Мне дворянство пожаловали не за красивые глаза или там лизоблюдство какое, а за калифорнийское дело, и оно, поверьте, было жарким. Стреляю я неплохо, да и на шпагах смогу спор продолжить. Если будет угодно. А обращаться ко мне можно по-простому «господин Емонтаев».
Колычев усмехнулся, но вмешиваться не стал. То ли сам недолюбливал Царёва, то ли решил проверить обоих на вшивость. Пауза продлилась не больше минуты. Казаки как раз начали выгружать с «Онисима» сундуки, кадки и секретарь сделал вид, что озаботился их сохранностью.
— Осторожнее, бесово семя, не попортите вещь! — бросился он к сходням.
— Кстати, на счет вещей, — сказал я как бы раздумывая. — Казенных домов у нас тут не завелось. Вот разве что гарнизонный домик в крепости пустует. А нет, так найдем хорошие номера в гостинице и трактир для ваших солдат подходящий.
— Отчего же? — Колычев слегка нахмурился. — Гарнизонный дом, думаю, подойдет.
Задолго до приезда начальника мы перегнали все вооруженные корабли в Эскимальт от греха подальше. Большую часть пушек тоже убрали с глаз. На батареях старого форта стояли лишь шестифунтовки времен нашей стычки с испанцами — скорее экспонаты, чем вооружение. В пороховом погребе остался минимум запаса, предназначенный для салютов. Мы даже перестали убирать территорию форта, чтобы понемногу привести его в запущенный вид. Незачем было колоть глаза приезжим нашими боевыми возможностями.
Гарнизонный дом не отличался по нашим меркам роскошью, но выглядел обжитым и достаточно удобным. На первом этаже располагались казармы личного состава, общая столовая, кухня и оружейная, На втором — три офицерских комнаты.
Шарль давно уже перебрался на Охотскую улицу в собственные апартаменты, поэтому верхний этаж пустовал, ну а нижний и раньше гвардейцы занимали только в период угрозы вторжения.
— Не желаете перекусить с дороги? — предложил я. — Боюсь, ваши казаки не скоро освоятся в этом доме. Зря вы не привезли с собой служанку.
— Не хотел везти женщину в такую…
— В такую глушь, — закончил я за него.
— Честно говоря, ожидал увидеть срубленный наскоро острожек и кучку заросших зверобоев.
— С этого и начинали, — усмехнулся я. — Так как на счёт обеда? Там и поговорим спокойно.
— Приглашаете к себе?
— Нет. У меня перестраивают комнаты, — соврал я.
На самом деле решил, что не стоит так вот сразу смущать приезжего капитана роскошной обстановкой с европейской живописью, библиотекой на несколько тысяч книг, коврами и дорогой мебелью.
— Тут рядом есть неплохое местечко, — я показал рукой через окно. — Ресторан вон в той гостинице. Не пожалеете, даю слово.
— Ресторан?
— Да. Так мы на французский манер называем обеденный зал. И кстати ваши люди, наверное, тоже проголодались. Выдайте им по двугривенному, а я покажу, как добраться до обжорного ряда. Ну, ряд — это сильно сказано, но пельменный балаган там имеется.
— Будь по-вашему, — согласился капитан.
Он подозвал к себе бородатого десятника, пятидесятилетнего на вид мужика, и выдал ему четыре полтинника. Четыре русских полтинника, разумеется.
— Пройдёте вот этой вот улицей до перекрестка, там свернете направо и дойдете до самых торговых рядов, — показал я. — В угловом доме на первом этаже пельменная. Собственно и не балаган даже, а нормальный трактир. А на вывеске большой пельмень нарисован. Не ошибетесь.
— Водочку нальют там? — тихо, чтобы не расслышал начальник, спросил десятник.
— Отчего нет? Хлебного вина, или виски по здешнему. Правда, на ваши деньги немного выйдет.
— Найдём и ещё, — казак подмигнул мне словно сообщнику.
Видимо капитан не баловал своих парней выпивкой. Неужели любитель спускать с подчинённых три шкуры?
Казаки шумной толпой отправились к Ярмарке, Царёв вызвался караулить пожитки и казну, а мы по просьбе капитана немного прогулялись по набережным и прилегающим улицам, чтобы размять на суше ноги и нагулять аппетит. День был в разгаре и город предстал перед гостем во всей красе. Мостовые, аккуратные тротуары, хорошо одетые горожане, пролетки и ломовые извозчики. По сторонам побеленные фасады со стеклянными витринами. Многие устраивали лавку на первом этаже — место-то бойкое. По первоначальному плану между домами оставалось пространство, но постепенно его застроили, оставив лишь низкие арки для прохода на задний двор к флигелям и сараям. В результате центральные улицы утратили раздолье фронтира и стали похожи на европейские, где здания лепились одно к другому.
— Всё же не пойму, как удалось в таком месте выстроить каменный город, — заметил капитан, когда мы вернулись к «Императрице».
— Жители сами его построили, — пожал я плечами. — Вы даже не представляете, на что способны люди, если…
Я хотел завести старую песню про свободу и инициативу, но оборвал себя, рассудив, что с казенным человеком такие разговоры будут не уместны.
— Сами? — усомнился он. — А стекло, кирпич, чугунное литьё?
— Построили печи, намяли глины, сформовали, обожгли, в других печах плавили стекло и железную руду. Дело-то нехитрое.
Атриум «Императрицы» произвел на гостя впечатление не меньшее, чем город. На входе нас встретил человек с кувшином горячей воды, полотенцами и мылом с запахом яблок. Пока мы мыли руки над медным тазиком, прибыл Архипов. Хозяином лучшего в городе заведения он стал совсем недавно, после приватизации, но до этого превосходно справлялся с делом в качестве приказчика.
Часть атриума была застеклена. Металлические арки стянутые тросиками отчасти напоминали конструкции инженера Шухова, отчасти мостовые фермы. Не имея возможности осуществить точный расчёт, Лешка перестраховался и разделил крышу на несколько крупных секций, так что конструкция выглядела не столь ажурной, как могла бы быть. С другой стороны, небольшая высота строений давала лучший доступ дневному свету.
Пока Тропинин смонтировал лишь две фермы, перекрыв половину дворика. Нужный нам столик как раз находился в этой половине. Он располагался между Афродитой,, и жаровней, на которой готовили мясо. Здесь, под прикрытием растущих в кадках пальм, фикусов, лимонных деревьев, калифорнийских кипарисов, так похожих на бонсай, обычно сиживали мы с Лёшкой, вспоминая старые добрые деньки будущего. Под стеклянной крышей растения чувствовали себя отлично даже в холода, и патио понемногу превращалось в зимний сад.
Архипов вызвался проводить нас к столику. Мы задержались у фонтана, чтобы Колычев смог разглядеть нашу фишку — мраморную скульптуру Афродиты, выходящей из воды. Конечно это было современное произведение, созданное по античным мотивам. Зато с руками и ногами. Колычев хмыкнул, но оставил украшение без комментариев. У дальневосточных старожилов и крестьян из центральной России статуя вызывала куда больше эмоций. Вот что значит человек из столицы.
