собрать — расточительно. Но Дуне напоминать об этом бесполезно — у неё если есть идея, то
она торопится, не желая обождать.
— Так, у тебя получились разные оттенки жёлтого, коричневого, зеленоватого и даже
голубовато-зеленоватый. Чем это? — начала расспрос Маша.
— Это серебристый мох, он дает оттенок голубоватого.
— Красиво, — перекладывая шерсть, выдохнула Маша.
— Жаль, что красного цвета не получилось, но нам хватит того, что есть.
Дуня поставила на край стола горшочек с процеженным зольным раствором, должным
заменить ей мыло, бухнула на стол две скалки устрашающего вида и посмотрела на
вытаращившую глаза сестру.
— Это что такое? — она взяла в руку нечто, что было скалкой.
Дуня загадочно улыбнулась и поиграла бровями. По её просьбе Гришка вырезал на
новенькой скалке множество колких бугорков. Теперь её можно было катать под стопами в
качестве массажёра, а можно было валять шерсть. Последним Дуня и занялась.
Она освободила место и перед внимательно следящей за ней сестрой, выложила на столе
маленькими кусочками шерсть одного цвета. Широким жестом показала Маше, что
подготовительный этап завершен, а потом смочила раствором из горшочка и начала катать по
шерсти «массажёр». Дуня быстро взмокла и когда к ней присоединилась Маша, то благодарно
кивнула.
Вскоре девочки отложили деревянное подспорье и начали активнее бить и мять руками
получившееся полотно. Чем дольше они его терзали, тем плотнее схватывались-спутывались
между собой волокна шерсти и меньше становился кусочек будущей ткани.
Они долго возились. Поначалу было интересно собирать кусок, катать по нему деревяшку, потом мять руками, но вскоре девочки устали, тем более им взялся помогать братик, а с ним
было больше хлопот, чем дела.
Но к вечеру по вымытому полу было разложено множество разноцветных квадратиков
плотной шерстяной материи. В будущем её назовут фетр, а Маша неуверенно назвала
войлоком. Но для войлока получившаяся ткань была слишком плотной, гладкой и красивой.
Это уж Дуняша постаралась.
Маша ещё не понимала, как они будут её использовать, но Дуня источала вдохновение и
остаток дня сидела, рисовала на дедовой бумаге детали будущих игрушек. Маша этого не
видела, поскольку её позвали в девичью хлопотать над приданым. Дуня только укоризненно
покачала головой, не одобряя посиделки при неверном свете лучин, но сама рисовала точно в
таком же положении. Она всё собиралась придумать что-нибудь помощнее лучины или свечи, но малый возраст сильно ограничивал её возможности.
Весь следующий день девочки вырезали из фетра будущие совиные крылья, манишки, основы для колпака, готовили подходящих размеров палочки. Потом приклеивали к шишке
подготовленные детали. У них получились совы, белки, мишки, лось, волк и даже компания
индюков.
Приходила в гости мамина подруга и спрашивала, не позвали ли Кошкины Дуняшу вновь к
себе и не ждут ли Машу в кремле. Почему-то всем это было интересно. Милослава держалась с
достоинством и сдержанно покачивала головой, таинственно улыбаясь.
А вечером девочки позвали в общую горницу родных, а потом и дворовых на смотр их
поделок. По итогам Дуня с уверенностью могла сказать, что была организована выставка
домашнего масштаба.
Утром следующего дня Дуня с Машей и Ванюшей продолжили рукоделие. Они нашли в
своих закромах интересную кривоватую палку и подвесили к ней поделки. А палку, которая
стала основой композиции, попросили закрепить к потолку в общей горнице над столом. И
началось паломничество в дом Дорониных!
Вся женская половина в доме бросилась повторять рукоделие боярышень, и Дуня придумала
делать из их поделок большие картины. По её просьбе Григорий сделал раму, а к ней клеили
палочки, шишки, мох и новенькие игрушки.
Вскоре горница превратилась в логово сказки, что вызывало некий трепет у всех
присутствующих. Даже бывалые мужи с большим интересом разглядывали маленьких
сказочных героев, пытаясь запомнить всё в деталях, чтобы рассказать своим родным, не
сумевшим попасть в дом Дорониных.
Вскоре в гости пожаловала Евпраксия Елизаровна, повздыхала, разглядывая игрушечных
зверушек, потом чему-то сама себе покивала. Митрополит Филипп лично приходил смотреть
роспись в её доме и высоко оценил талант маленькой художницы. Обещал присмотреть и если
что, то направить. Это успокоило Евпраксию, хотя споры по поводу другой Дуниной росписи
ещё тянулись. И вот, девочка вновь что-то придумала и от придумок её уютнее в доме стало.
Евпраксия Елизаровна ласково укорила Дуняшу, что та более не появлялась у неё. Девочка
опустила голову, но обе прекрасно знали, что маленькая боярышня не могла прийти без
приглашения. И вот она его получила!
Во дворе послышался шум, и тихо проскользнувшая в горницу ключница шепнула боярыне
Милославе, что к ним в гости прибыла игуменья Таисия. Та самая, которую хотели позвать, чтобы противостоять отцу Варфоломею, но Милослава её не одобрила.
— Кто там к тебе? — недовольно спросила Кошкина. Уже второй раз её визит норовят
прервать.
— Игуменья из Серпуховского монастыря.
— Дела какие?
Милослава бросила на боярыню встревоженный взгляд и замотала головой.
— Ладно, задержусь у тебя… послушаем, с чем пожаловала игуменья. Она же из рода
Бутурлиных?
Милослава согласно кивнула, а Кошкина криво улыбнулась. Она хорошо знала эту хваткую
особу ещё в миру.
ГЛАВА 10.
Милослава выбежала на крыльцо, чтобы встретить ещё одну важную гостью. Дворовые при
виде игуменьи бухнулись на колени, а прохожие начали скапливаться у ворот, ожидая
благословения матушки. Слухи о Дорониных с новой силой понеслись по Москве.
Милослава со всем почтением приветствовала настоятельницу монастыря, проводила в дом и
замерла, боясь предложить угощение. Боярыне хватило одного взгляда на игуменью, чтобы
понять, что приехала она неспроста. Во дворе люди завистливо перешептывались, придумывали всякие небылицы, а у Милославы сердце сжималось от тревоги.
Игуменья увидела боярыню Кошкину, ласково улыбнулась ей и приподняла руку.
С неохотой склонила голову боярыня Кошкина перед игуменьей Таисией, а та посмотрела на
неё с ласковой укоризной. В прошлом их семьи сталкивались, и Бутурлины вынуждены были
отъехать под руку тверскому князю, но попытки вернуться не оставляли. Таисия в роли
настоятельницы оказалась неприятным сюрпризом для всех Кошкиных, но до сих пор
Евпраксия Елизаровна с ней не пересекалась.
И всё же Кошкина, не мешкая поклонилась и подставила голову под благословение. Внешне
всё выглядело благостно, но Милослава заметила огонек удовлетворения в глазах игуменьи и
крепко сжатые губы Кошкиной. Сколько бы времени не прошло эти двое остались членами
враждующих семей Кошкиных и Бутурлиных.
Милослава постаралась исправить непочтительность своей гостьи и со всем смирением
приложилась к старческой ручке монахини, следом подошли взволнованные Маша и Дуня.
Игуменья благословила девочек, а Дуняшу даже погладила по плечику.
— Чувствую в отроковице искру божью, — мягко и певуче произнесла она.
Милослава расцвела от похвалы дочери. Она сильно переживала из-за шума, поднятого
отцом Варфоломеем. Евпраксия Елизаровна сказала, что споры в церковной среде
продолжаются по поводу росписи стен в частных домах, но Дуняшу не считают оступившейся.
Более того, сам митрополит похвалил её роспись в доме Кошкиной и выразил надежду, что
талант девочки разовьется и послужит добру. А тут и добрые слова от настоятельницы
прозвучали-пролились на доченьку.
— Ей бы в светлом месте пожить, приобщиться к духовному житию, — певуче продолжила
