— Кто-нибудь видел, «Онисим» успел поднять российский флаг? — спросил я.
Молчание стало мне ответом. Вернее сказать, всюду звучала ругань, крики, приказы, но ни одно слово не адресовалось мне.
Я встал как на картине, заказанной французскому художнику, лишь одежда была другой. Я стоял на палубе, одной рукой держась за ванту, вторую положив на рукоять шпаги. На кожаной перевязи висела шпага и кобура с пистолетом. Мой взгляд был устремлен вдаль и в будущее. Истерзанное солёными ветрами бородатое лицо способно было вселить во врагов ужас, в друзей гордость, а в преданных слуг благоговение.
Наверное с полчаса мы избегали попаданий. Но и сами палили в белый свет, как в копеечку. «Паллада» стреляла залпами, а значит равнялась на самый медлительный расчет. Учитывая, что пушкари из горожан были никакие, между залпами проходило по несколько минут. Испанцы успевали выстрелить дважды, а то и трижды.
— Где порох? — слышалось с палубы. — Куда ты его понёс? Сунь банник в кадку!
Слэйтер носился как угорелый, то пробегая по верней палубе, то ныряя в люк на опердек и выныривая на другом конце корабля. Он скинул рубаху, явив миру старые шрамы, и повязал лоб банданой. Справляться с двумя палубами одному ему было тяжело и в какой-то момент Колычев не выдержал, крикнул ближайшему расчету:
— Береги ногу, а то будешь бегать на деревяшке!
А затем как-то незаметно переместился со шканцев ближе к орудиям и вот уже наш капитан скидывает камзол и в одной рубахе распоряжается, то там, то здесь:
— Держи рожок подальше от фитиля, а то спалишь весь корабль!
— Убери с дороги ядро! Вон туда!
— Наводи точнее!
Затем сам принялся подбивать клин у одной пушки, поворачивать ганшпугом другую. В какой-то момент он столкнулся со Слэйтером возле одного из орудий. Некоторое время канониры смотрели друг на друга с непониманием, потом Слэйтер кивнул.
— Так что давайте, сэр, вы возьмете на себя все орудия от грота к корме, а я возьму те, что к носу.
— Д’аккордо! — перешел вдруг на итальянский Колычев.
Но кажется Слэйтер его понял.
Уже через четверть часа путаницы стало меньше, а ядра ложились ближе к цели.
Основной целью оставалась «Принцесса». На испанском флагмане это заметили и в свою очередь сделали главной целью нас. Идти на сближение Спиджик не рисковал, а с дальней дистанции сильного вреда мы друг другу причинить не могли. Лишь через десяток залпов одно из ядер все же попало в носовую часть нашего флагмана, и через квартердек в нижние каюты, где был устроен медпункт, пронесли раненного матроса.
«Сан-Карлос» отошел южнее и обменивался залпами с флотилией Чихотки. Ему помогала трофейная «Наследная Принцесса». Крепость Сан-Мигель, подавив туземную батарею, стала бить по российскому кораблю, просто потому что до батареи Шарля не доставала. Крепость поддерживал «Аргонавт». Российский корабль стрелял и своих, и в чужих. Хаос боя охватил всех.
За исключением американцев. Я навел подзорную трубу на «Леди Вашингтон». Бостонцы явно не собирались вмешиваться в битву. Команда стояла, опираясь на планширь, поплевывала за борт табачной жвачкой и наблюдала за сражением. На палубе второго американца людей не было видно вовсе. Что ж, мы припомним им это при дележе территорий.
* * *
Капитан российского корабля не знал местные воды. А удержаться напротив входа в залив было сложно. Ветер зашел всего на полрумба к северу, а течение радикально изменилось. Корабль попытался отойти мористее, но течение потащило его в сторону отмели на камни. Место это представляло собой застывшую буграми древнюю лаву, похожую издали на лежбище котиков. Неопытные зверобои частенько обманывались и пытались приблизиться к гиблому месту. С борта разглядеть камни было проще. Поэтому увидев опасность, моряки бросили якорь. Дрейф замедлился, хотя и не прекратился совсем. Только когда с корабля бросили ещё один якорь наступило неустойчивое равновесие. Корабль застыл всего в десятке саженей от выпирающего из-под воды зуба, но убраться с опасной позиции не мог — мешали ветер и течение, а торчащие вокруг рифы ограничивали маневр.
— Без буксира ему не выбраться, — заметил старпом Береснев.
— Прилив изменит течение, — возразил Спиджик. — Сколько до прилива?
— Черт его знает. Часа четыре.
На испанской крепости добавилось еще несколько пушек. Их пехотинцы при помощи пленных китайцев продолжали улучшать позиции прямо под огнем. Хотя, сказать по правде, по ним мы почти не стреляли.
У нас выдалась передышка. Испанцы снизили темп стрельбы, а наши воспользовались этим, чтобы перестроить боевые порядки. Спиджик рискнул подвести корабль ближе к противнику, чтобы задействовать карронады. Две «Принцессы» готовились достойно принять нас, а «Сан-Карлос» прикрывал их от возможного покушения со стороны наших шхун.
Тем временем российский корабль развернуло кормой и кто-то из глазастых волонтеров смог прочитать название.
— Турухтан, — сказал он. — Только с твердым знаком на конце.
— Да, так пишут в России.
Я полистал записную книжку.
— Транспорт. Архангельская постройка восемьдесят второго года. Шестнадцать орудий. Командует князь Трубецкой.
— Кто из Трубецких? — заинтересовался Колычев.
Он как раз забежал на квартердек, чтобы забрать людей от вертлюжных пушек ради усиления расчетов у карронад. Его белая рубаха носила следы подпалин, а лицо стало серым от пороховой копоти.
— Инициалы «Д. С», — ответил я.
— Если Дмитрий Сергеевич, то я с ним знаком, — улыбнулся Колычев. — Встречались в Ливорно несколько раз.
— Не завидую я вашему товарищу. — заметил Спиджик.
Колычев помрачнел, кивнул и повел людей к карронадам.
Вскоре противоборствующие стороны возобновил стрельбу, но уже с близкой дистанции. Её пока не хватало для стрельбы картечью, зато карронады принялись швырять более массивные ядра.
Раненых стало гораздо больше. Появились убитые.
Мимо меня пронесли матроса с перебитыми окровавленными ногами. Я его не узнал, хотя был знаком с каждым на «Палладе». На коже волонтера были видны ожоги, а боль исказила лицо.
— Приложился к пушке, — не очень внятно пояснил один из санитаров.
— Хирургу нужно помочь, — сказал мне Спиджик.
Он сказал это с нажимом, не желая напрямую отдавать приказ, но давая понять, что ждет от меня только согласия.
— Чёрт!
Звание хирург звучало лишком громко в отношении паренька, орудующего мясницким ножом. И я не горел желанием занимать его место. Меня мутило от вида крови. Особенно от вида крови друзей.
Я вздохнул. И отправился вниз, потому что альтернатива означала для многих раненых смерть. Я же мог побороться за их жизни или хотя бы облегчить страдания с помощью опиумной настойки.
Находясь внизу я больше не мог следить за ходом боя. Корабль сотрясался от выстрелов, трещало дерево, скрежетало железо, слышались крики боли и торжества, короткие приказы.
Каюту, отведенную под лазарет наполняли стоны и запах крови. Я делал что мог. В основном обрабатывал раны спиртом, перевязывал, накладывал жгуты, давал лауданум внутрь и накладывал противоожоговые повязки. Почти весь мой предыдущий опыт врачевания спортивных травм был здесь бесполезен, я даже обрадовался когда одному моряку пришлось просто вправить вывихнутое плечо и наложит бандаж. Я хотя бы понимал, что делаю.
Через полчаса вниз прибежал Пег Аткинсон. Он выглядел бледнее бледной трепонемы.
— Квартердек, — произнес он.
— Кто? — крикнул я. — Почему не несете сюда?
Оттолкнув Пега я бросился наверх.
Палуба представляла собой хаос из обломков дерева, обрывков канатов, в одном месте занимался огонь, но его уже гасили под руководством Слэйтера, в другом матросы заводили дополнительные снасти, взамен утраченных. Больше всего пострадал квартердек. Он был разгромлен. Штурвал отсутствовал полностью, от нактоуза остался огрызок; балюстрада или релинг в терминологии британцев, отлетела к борту, а перебитые ванты грот-мачты змеились среди людских тел, точно щупальца кракена.
