Врачихи набросили мне на плечи белый халат и я пошел к потерпевшему.
Вячеслав Маркович встретил меня настороженно. В глаза мне он старался не смотреть.
— Что ж ты, Вячеслав, на флейтиста батон крошишь? — укоризненно начал я попрекать закройщика, — Этого, как ты выразился, «грязного похотливого мерзавца» соплёй перешибить можно! Ну, какой из этого флейтиста энтузиаст поножовщины, Слава?!
— Чего вам от меня нужно? — перешел на нормальный пидорский визг Ворожейкин.
— Мне нужно, Слава, чтобы ты мне про вашу трепетную дружбу с начальником АХЧ Стукаловым рассказал, — решил я, без предварительной проверки полученной от главрежа наколки, рискнуть и шугануть неискреннего терпилу.
По тому, как дернулся Ворожейкин, я понял, что не зря вчера выкручивал яйца альфа-самцу драматического вертепа.
Глава 10
— Вячеслав, если ты меня выбрал в качестве объекта для своих шуток, то это ты напрасно! — я придвинул к кровати печеночно-болящего стул и уселся напротив глаз сексуального неформала. — Если так, то ты ошибся, Вячеслав, уверяю тебя!
— Товарищи! — обернулся я к двоим сопалатникам Ворожейкина, которые за моей спиной уже начали прогревать уши, — У меня просьба к вам, как к сознательным гражданам. Будьте так любезны, оставьте нас с потерпевшим ненадолго. Это крайне необходимо для соблюдения тайны следствия!
Двое небритых бездельников в застиранных больничных пижамах неохотно поднялись со своих коек и, изображая непереносимые страдания, двинулись на выход.
— Слушай сюда, жопошник! — наклонившись над закройщиком, прошипел я, нагнетая злобу на свое лицо и в голос, — Я уже достаточно знаю про твои дела с вашим главным театральным завхозом, чтобы прямо сейчас отправить тебя отсюда на тюремную больничку!
На самом деле, лев-вегетарианец и он же альфа-самец областной драматургии Белоцерковский, сказал мне немного. Потому что не сказать совсем ничего он побоялся, а выдать свои подозрения в полном объеме он тоже не смог. Однако в данный момент, времени у меня было немного. Да и Ворожейкин не казался мне таким уж железным героем, из которого можно было бы делать самые крепкие в мире гвозди. Поэтому я поддался настроению и с авантюризмом, сидевшего во мне легкомысленного юноши, навалился на ослабленного раной представителя гей-меньшинства. Отчаянно блефуя и сурово хмуря брови.
— Кроме того, у меня уже достаточно показаний, чтобы предъявить тебе обвинение и по сто двадцать первой статье УК РСФСР! — продолжал грузить я нетрадиционного работника Мельпомены, вжимавшегося в больничный матрац, — Прямо сейчас вызову конвой и отправлю тебя на тюремную больничку с этой нехорошей статьёй, Вячеслав! И поверь мне, все твои дыхательно-пихательные отверстия уже этой ночью гнусные тюремные симулянты начнут пользовать в конвейерном режиме! А это тебе не в охотку и в собственное удовольствие в родном театре под хвост баловаться! И заметь, никто на твою дырявую печенку внимания не обратит и скидок на твоё ранение не сделает! Ты от меня этого добиваешься, Вячеслав?! Ты хочешь, чтобы я твою задницу преступникам отдал на растерзание? Неужели тебе твоя жопа совсем недорога?
Закройщик Ворожейкин уже допятился седалищем по матрацу до стены и теперь отступать ему было некуда. Лицо его перекосилось, а в глазах метался ужас. Наверное, у Вячеслава Марковича было хорошо развито воображение и он этим своим развитым воображением много чего смог представить в своем сознании из мною обещанного.
— Не слышу я тебя, Вячеслав! — более настойчиво обратился я к страдающему от печеночной раны и душевных мук половому эстету, — Откроешь мне душу или в тюрьму поедем? Твою жопу на поругание отдавать?
— Открою! — судорожно сглотнув слюну, решился закройщик. — Не Сладков меня убить хотел. Я обманул, это не он! — Ворожейкин зачастил языком. — Я всё расскажу, но я боюсь, что они меня здесь дорежут! Стукалов это организовал! Он страшный человек, он в тюрьме сидел!
Минуты две я, не перебивая, слушал сбивчивые причитания Ворожейкина. Со слов Вячеслава выходило, что до недавнего времени их неявное для коллектива сотрудничество с заместителем директора по АХЧ Стукаловым приносило им обоим некоторые бонусы. Небольшие, но зато регулярные. Но три недели назад технолог их швейной мастерской слег с грыжей на операцию и часть его обязанностей стал исполнять Вячеслав. Благо, когда-то оконченный им техникум, позволял ему это. Вот тут-то Михаил Евсеевич Стукалов словно с цепи сорвался. Прежний технолог их швейной мастерской был человеком строгих правил, а потому на приятные и доходные шалости принципиально не шел. Вот Стукалов и решил воспользоваться уже прикормленным им и.о. Ворожейкиным. Они даже обо всем договорились, включая и размер долей. Но неделю назад Вячеслав осмыслив свое новое должностное положение, заявил компаньону-подельнику, что та треть, которая ему по уговору со Стукаловым должна была отойти, для него унизительна. Закройщик потребовал себе ровно половину гешефта с их разового, но столь масштабного проекта.
— Вячеслав, а что за делюгу вы с этим Стукаловым провернули? — все-таки решился я перебить страдания голубого махинатора.
— Ну как же! — удивленно вытаращился на меня закройщик, — Занавес! Вы же сами сказали, что вам все известно?! — тряпочный воришка начал прямо на глазах расстраиваться от того, что его, как наивного пионера взяли на «фу-фу» и он так опрометчиво проговорился.
— Само собой, знаю, что занавес! Разумеется, занавес! — с умным видом отмахнулся я, чтобы не разочаровывать закройщика, — Но ты мне детально расскажи, как и на чем вы с фармазоном Стукаловым родной театр на этих тряпках нагрели?
— Это не тряпки! — со снисходительным превосходством позволил себе взглянуть на меня Ворожейкин, — Это специальный театральный бархат для сценических занавесей!
Закройщик смотрел на меня, как смотрит краснодипломный выпускник физмата на второгодника из вспомогательной школы. А я по-прежнему ничего не понимал. Несмотря на очевидное презрение, сквозившее от раненого педераста. Как можно стырить часть занавеса? Если он определенной площади. И мало того, он постоянно, то закрывается, то открывается перед сотнями пар глаз? Примерно так я и сформулировал своё недоумение пораненному, но такому прошаренному аферисту.
— Совсем необязательно воровать метры, если можно немного убавить плотность ткани! — слегка застенчиво и даже отведя глаза в сторону, пояснил мне мудрый закройщик.
— Давай-ка, Вячеслав, с этого места и по-подробнее! — достал я из папки бланк протокола допроса.
В течение получаса, всерьёз загрустивший от осознания содеянного, Ворожейкин пояснял мне, насколько в его ремесле выгодно жонглировать плотностью тканей. Теперь уже даже я понимал, что прибыль на занавесках можно получить немалую. Главное, чтобы квадратных метров дорогой ткани, закупленной на эти занавески, было несколько сот. А, если плотность этой самой ткани заменить с пятисот сорока граммов в её квадратном метре на триста пятьдесят, то воровская маржа вырастает сразу на стоимость «Жигулей».Но и это еще не всё! Можно было еще поиграться с классностью огнестойкости ткани. И тогда уворованного от культур-мультур хабара еще на половину «Жигулей» будет больше. И тряпочно-хозяйственные театралы не упустили своего воровского счастья. Они таки поиграли! Я это угадывал по суетливости глаз занавесочного педераста.
Теперь всё встало на свои места. Сомнений в том, что за такие деньги у кого-то поднимется рука даже на такого округло-обаятельного Славика, у меня окончательно отпали. И за гораздо меньшие деньги отдельные советские люди охотно режут друг друга. Вот и в этом конкретном случае стяжательство победило общечеловеческие ценности. Невзирая ни на тонкость трепетной закройщицкой души, ни на его деликатную сексуальную ориентацию. Пырнули любимца публики и женщин Славушку в печень. Без малейшего сострадания и жалости к попавшему под корыстное заклание служителю муз.
Я уже точно опаздывал к Нагаеву, но бросать наполовину расколовшегося Ворожейкина было никак нельзя. Совсем не факт, что завтра он так же поплывет под моим напором и будет готов к сдаче своего подельника. Закройщика надо было дожимать здесь и сейчас. Для контраста, после кнута, расхитителю следовало продемонстрировать пряник.
