— Мы с тобой, зятёк, понимаем, почему это произошло, — заявил Юрий Фёдорович. — Ты уже тогда знал, что девчонка умрёт. И даже выяснил, когда её убьют — иначе бы не дежурил вчера в её подъезде. Я правильно понимаю? Правильно — у тебя на роже это написано. Радует, что ты пошёл туда один, а не потащил на поиски приключений всю вашу компанию. Не соображу только, чего ты хотел добиться этим своим поступком? Пришёл туда из любопытства? Или собирался сам поймать преступника?
Я молчал.
Потому Каховский продолжил:
— Я… правда, не думаю, что это ты, зятёк, убил ту девчонку. Верю, что ты хоть и малолетний идиот, но всё же сообразил бы перед убийством не мозолить глаза такому количеству свидетелей. Так неужели ты не подумал, что станешь главным подозреваемым? Да, Миша, да. Не смотри на меня с таким удивлением. Версия, что сидевший в подъезде мальчишка убил Оксану Локтеву, рассматривается сейчас, как основная. Если ты можешь предложить другую — сейчас самое время это сделать.
Юрий Фёдорович затянулся сигаретой, выпустил из ноздрей дым.
— Что ты видел? — спросил он.
Я потёр нос.
— Ничего.
— Что ты видел во время своего приступа — тогда, третьего сентября, — уточнил Каховский.
— Ничего, — повторил я.
Описал майору милиции увиденное глазами Оксаны Локтевой. Подробно: всё, что запомнил. Упомянул о телевизоре, где пела Алла Пугачёва. Сообщил о деньгах, которые пересчитывала девятиклассница. Описал запомнившиеся мне детали обстановки в комнатах: сервант, диван, ковры, календарь, фотообои. Добавил, что не заметил чужого присутствия в квартире — если там и прятался посторонний, то девчонка не подозревала об этом. Сообщил, что девятиклассница очень хотела спать, будто наглоталась снотворного. И уснула быстро, едва прилегла на диван. Юрий Фёдорович выслушал меня молча — не перебивал вопросами. На время моего рассказа позабыл о сигарете. Он лишь изредка кивал, будто сверял мои слова с собственными наблюдениями или выводами.
—…Понял, что Оксана умрёт во сне, — сказал я. — Мне это показалось очевидным: иначе бы не случился приступ. Вот только я не знал, по какой причине она умрёт. Что это будет? Сердечный приступ? Или отравление? Мне стало интересно. Подумал: может, я смогу ей чем-то помочь? Ну там… скорую вызову, или кого-то из взрослых на помощь позову. Думал даже с вами о Локтевой поговорить — потом, ближе к этому воскресенью. Я узнал, где и с кем эта Оксана живёт. Пару раз сходил к её дому на разведку…
Развёл руками.
— Дядя Юра, в тот раз я действительно не видел ничего для вас интересного или значимого. Клянусь. Потому сразу вам ничего и не рассказал — ведь там не было очевидного криминала. Ну а потом подумал, что… говорить-то уже и не о чем.
Каховский дёрнул рукой, но не донёс её до лица: заметил, что сигарета истлела до фильтра — бросил окурок в пепельницу, постучал по рулю.
— Ну, не скажи… — произнёс он.
И тут же повторил:
— Не скажи…
Юрий Фёдорович вздохнул.
— Говоришь: девчонка спала? — сказал Зоин отец. — Вот почему мы не увидели следов борьбы. Интересно…
Он посмотрел на меня.
— Считаешь: её усыпили?
Я пожал плечами.
— Может быть. Но я не уверен. Я не видел, как это сделали.
Каховский кивнул.
— Выясню этот момент, — сказал он. — Завтра же…
Старший оперуполномоченный вновь задумался — предоставил мне возможность рассмотреть его профиль (с римским носом, как сказала Надя).
И вдруг он повернул ко мне лицо.
— Ты сказал: в тот раз, — произнёс Каховский. — Я правильно тебя услышал? Получается: был и другой?
Я повел плечом.
— Можно сказать… что и не было.
— Поясни.
— Несколько дней назад я прикоснулся к ней снова, — признался я. — Хотел кое-что уточнить, до того, как пойду её спасать… или попрошу вас вмешаться. Но ничего не произошло.
— Что значит: ничего? — спросил Юрий Фёдорович.
— Приступа не было, — уточнил я. — На этот раз у меня даже голова не закружилась. Честное пионерское! Вот я и подумал: это потому, что всё уже изменилось — девчонка не умрёт. И вам ничего говорить не нужно. А сам… все-таки пошёл туда. Вспомнил, какое видел число на отрывном календаре у неё в квартире. Уже выяснил, что её мать работает по воскресеньям. Ну и торчал в подъезде, пока Оксанина мама не вернулась домой. Подождал немного — в квартире было спокойно. Подумал: обошлось, и скорая не понадобилась.
Вздохнул.
— В квартире Локтевых было тихо. Поэтому я ушёл. Вот и всё.
Я посмотрел на Каховского.
Спросил:
— Дядя Юра, а вы уверены… что её убили. Может, всё же она сама… умерла?
И тут же вспомнил о ноже, зарытом на берегу реки.
Я скорее услышал, а не увидел, как Зоин отец усмехнулся.
— Такое убийство трудно спутать с сердечным приступом, — сказал Юрий Фёдорович. — На её теле насчитали семь колотых ран. Понимаешь, что это значит?
— Зарезали, — сказал я.
Каховский кивнул.
— Именно. Тут и гадать о способе убийства не пришлось. А вот о том, что она перед смертью спала, я не догадался.
— Но… почему в квартире была тишина? — спросил я. — Если мать нашла Оксану мёртвой… Она не закричала. Упала без чувств? Я не услышал звуков падения.
Юрий Фёдорович ответил не сразу. Он выждал, пока мимо машины пройдёт шумная компания молодёжи. Проводил взглядом наряженных в короткие юбки девиц.
— Оксану Локтеву убили уже после того, как её мать вернулась с работы, — сказал Каховский. — Локтева-старшая утверждает, что заглянула в комнату дочери сразу, как только вошла в квартиру. Но ничего подозрительного она не увидела: девчонка спала на том самом диване, о котором ты упоминал. Я вчера видел место преступления. Можешь мне поверить, зятёк: если бы школьницу к тому времени уже зарезали, то мать бы это заметила. Она и заметила. Но позже: примерно через час.
— Как это? — спросил я. — Почему через час?
Юрий Фёдорович откашлялся.
Сказал:
— По словам гражданки Локтевой Веры Ильиничны, вернувшись с работы, она переложила в шкафы и холодильник привезённые домой продукты и отправилась выносить мусор. Спустилась во двор, к стоящим там мусорным контейнерам. Мусоропровод в их подъезде, как и в соседнем, не работает и никогда не работал. А во дворе она повстречала подругу — болтала с ней примерно три четверти часа. Подруга её слова подтвердила. Светловолосого мальчишку, к слову, Вера Ильинична не видела ни когда выходила с мусорным ведром, ни когда возвращалась.
— Говорю же: я ушёл.
— Показания гражданки Локтевой твои слова не подтверждают и не опровергают. Потому что в это время мальчишка мог подняться на этаж выше — чтобы не попасться на глаза Оксаниной матери. Ну а потом парень воспользовался тем, что дверь осталась незапертой: вошёл в квартиру, взял на кухне нож и зарезал Оксану Локтеву — такова сейчас основная версия следствия. Мотивы мальчика следствию пока неизвестны. Выясняем и причастность к преступлению матери убитой, которую вчера госпитализировали с диагнозом инсульт.
— Вера Ильинична в больнице? — переспросил я.
— Что тебя удивило? — сказал Каховский. — То, что вчера довелось пережить Локтевой, и молодого на больничную койку свалит. А Вере Ильиничной уже больше сорока — Оксана была поздним ребёнком. Локтева не так давно пережила смерть мужа. Теперь вот — дочь… Но ты не о том думаешь, зятёк. Здоровьем Локтевой занимаются врачи. А вот твои проблемы накапливаются. Подруга убитой вчера заявила, что видела тебя раньше — возле семнадцатой школы. Объяснить тебе, что это значит?
— Меня будут искать в школе?
— Какой догадливый мальчик. Возьми с полки пирожок. Завтра мои стажёры вместе с подружками убитой пройдут во время уроков по кабинетам, где занимаются четвёртые и пятые классы. Если их поход не увенчается успехом — навестят и шестые. В третьи они не пойдут: девчонка припомнила, что около школы ты был в пионерском галстуке. Глазастые у Локтевой подружки. Так что уже завтра они тебя опознают. А потом на тебя укажут пальцем и прочие жильцы подъезда, что видели тебя с книжкой в руках. Поверь мне, зятёк: ты идеальный кандидат на роль убийцы.
