они при посадке получили, но жизни их ничего не угрожает.
— Сейчас будет большая пресс-конференция по поводу всех этих последних событий, — сообщил мне обозреватель, — ты на неё приглашён в качестве свидетеля, — это уже пошёл текст при выключенных камерах.
— Я готов, — сделал я под козырёк, но тут же добавил, — а вообще хотелось бы, наконец, улететь отсюда, сколько ж можно в этом Елизове сидеть… как говорил товарищ Сухов — что же мне, всю жизнь по этим пескам мотаться?
— Улетишь, — успокоил меня Зорин, — вот конференцию проведём и заберём тебя на наш борт прямо до Москвы.
— И коллегу моего тоже захватите, Сергея Тимошкина, — попросил я, — мы же вместе сюда прилетели, нехорошо его будет бросать.
— Конечно, — улыбнулся Зорин, — и коллегу твоего захватим.
— А что там со вторым боингом произошло? — вдруг стрельнула мне в голову идея задать такой простой вопрос, — и почему их две штуки оказалось? Причём в разной окраске.
— Что-то ты много вопросов задавать начал, Петя, — грустно ответил мне он, — в своё время всё узнаешь… может быть…
И тут Зорин встал и пошёл советоваться с операторами, видимо насчёт качества картинки, а я остался себе сидеть возле окна. А за окном какая-то нездоровая суета происходила — туда нагнали кучу военных и военной техники. Причём большая часть из них была моряками, а оставшиеся пограничниками. Зорин, впрочем, быстро вернулся ко мне и выудил жестом фокусника из своего кармана сложенные листочки А4.
— Пресс-конференция штука серьёзная, тут даже пара иностранных журналистов будет…
— И из каких же стран? — вклинился я в его речь.
— И Штатов и Кореи, — спокойно пояснил он, — поэтому тебе надо выучить ответы на наиболее вероятные вопросы этих журналистов — вот тут они все собраны, — и он протянул мне листочки, — запомни и верни мне, у тебя двадцать минут.
Я со вздохом забрал предложенное и вышел в коридор — тут тоже было полно военнослужащих товарищей самых разных родов войск. А между ними проскальзывали ребята в штатском, очень сильно напоминающие тех двух с волчьими ухмылками. Табло погасили, чтобы не смущать граждан — всё равно же ничего не прилетает и не улетает. А Сергей всё так же сидел на втором этаже возле буфета и от нечего делать читал старый замусоленный номер «Камчатской правды».
— Чего пишут? — плюхнулся я рядом с ним на сиденье.
— Путина, говорят, началась, — отвечал он, — рыбаки встречный план приняли.
— Это хорошо, — заметил я, — хотя рыба тут и без встречных планов сама в сети запрыгивает.
— Да уж, — подтвердил Сергей, — из Мутновки рыбу можно было сачком зачерпывать и в мешок складывать.
— А вот в Берёзовом ручье одни гольцы водились, — продолжил вечер воспоминаний я, — приходилось сети в заливе расставлять.
— Ты мне лучше вот что расскажи, друг ситный, — перешёл к другому разделу он, — долго нам тут ещё сидеть?
— В Хабаровске ты трое суток ждал лётной погоды и не стонал, — заметил я, — а тут и полного дня ещё не прошло, — но видя возмущённую физиономию друга, тут же добавил, — сейчас… ну не совсем сейчас, а в течение пары часов будет какая-то пресс-конференция, а после неё есть надежда, что нас наконец увезут… причём не на рейсовом самолёте, а вот этом, литерном.
И я махнул рукой в сторону ИЛ-62, вокруг которого суетились техники. Боинг, кстати, тоже притащили с края поля, он напротив Ила теперь отстаивался, один из четырёх моторов у него и правда был сильно обгоревшим.
— Угораздило же нас с этим Рабиновичем связаться, — в сердцах заметил Серёга, — давно бы уже по своему Нижнереченску гуляли, а о здешних неприятностях узнавали из новостей по телевизору.
— Никогда не знаешь, где найдёшь — где потеряешь, — ответил я ему такой туманной фразой, но тут прибежал один товарищ от телевизионщиков, помреж наверно, взял меня за шкирку и отвёл на нижний этаж ко входному накопителю.
— Вот он, товарищ Зорин, — отпустил он наконец мою руку, — привёл.
— Это хорошо, — отозвался Зорин, — сейчас столы перетащат к самолёту и начнём.
— Мы что же, — спросил я, — прямо на поле эту конференцию делать будем?
— Так руководство решило, — ответил он, — для наглядности. Ты ответы на вопросы выучил?
— Так точно, — взял под козырёк я, — наизусть.
— Если будут какие-то вопросы не из списка, можно импровизировать, но в пределах разумного, — напутствовал он меня.
— Сенатор-то будет участвовать? — уточнил я.
— Да, Макдональд согласился. И второй пилот боинга, командир нетранспортабелен. И ещё тот самый миллионер из Гонконга.
— Так ему и не удалось попасть на встречу? — задал я вопрос в воздух, но Зорин ответил.
— Ты и про это знаешь? Нет, не удалось, но мы пообещали ему немедленную транспортировку, если он выступит перед камерами.
Солдатики тем временем перетащили десяток столов со стульями под правое крыло боинга, два оператора с камерами заняли свои места, и откуда-то сбоку вывели делегацию пассажиров и экипажа. Там кроме упомянутого сенатора, пилота и миллионера имели место две женщины, по виду кореянки и здоровенный мужик с бородой лопатой, как будто сошедший с иллюстраций жизни в дореволюционной Сибири. К ним присоединился давешний полковник, руководивший посадкой самолёта в Елизово, и ещё меня кто-то здорово двинул в спину (прикладом что ли) — иди, мол, парень, не задерживайся. Я и пошёл…
Зорин начал первым:
— Здравствуйте, товарищи телезрители. Сегодня у нас немного необычная трансляция из камчатского аэропорта Елизово, где сегодня ночью приземлился самолёт компании «Корейские авиалинии» с позывным КАЛ-007. Вот здесь вы можете его сами увидеть, — и он показал рукой направо, камеры синхронно повернулись туда. — Как видно, один из его двигателей загорелся, поэтому командир судна запросил посадку в нашем аэропорту. Посадка прошла успешно, но пять пассажиров и капитан получили небольшие травмы, их жизням ничего не угрожает. Однако, полёт КАЛ-007 омрачился дополнительными трудностями, о них сейчас расскажет руководитель службы полётов аэропорта подполковник Иванов.
Подполковник Иванов откашлялся и связно, хотя и с некоторой натугой передал основную цепь событий сегодняшней ночи.
— Таким образом, — завершил он свой рассказ, — второй борт, копирующий этот, покинул территорию Камчатской области примерно в 22 часа 25 минут по местному времени.
— Расскажите о переговорах с корейским лайнером, — попросил Зорин.
— К сожалению, — продолжил подполковник, — экипаж КАЛ-007 не выходил на связь с нами, ни на английском, ни на русском языках. Тогда мы произвели поиски переводчика с корейского и обнаружили его в нашем аэропорту — это был Пётр Балашов, ему удалось связаться с командиром боинга Чон Бенином, — и он показал пальцем на меня.
— Очень хорошо, — пойдём дальше, — сказал Зорин, переходя ко мне. — Пётр, расскажите, что вам удалось узнать у пилотов и вообще, как проходили переговоры.
Я взял в руки микрофон и начал:
Я знаю корейский язык от отца — он у меня родом с Дальнего Востока. Когда по трансляции объявили, что нужен переводчик с корейского, я понял, что это работа для меня и сразу прошёл в диспетчерскую.
— С чего начались переговоры? — направил ход моих мыслей в нужную сторону Зорин.
— С апостола Петра, — вырвалось у меня.
— Это как? — озадаченно переспросил ведущий.
— Командир судна Чон спросил, откуда я такой взялся и как меня зовут, а потом добавил, что не хотел бы встретиться с апостолом Петром раньше времени…
И больше я ничего не успел сказать, потому что в этот момент что-то загудело и загрохотало, а земля под нашими ногами задрожала мелкой дрожью.
— Бл… — заорал подполковник, — Корякская сопка извергается — всем в укрытие!
Я посмотрел в указанном направлении — там, примерно в 20 километрах по прямой, высился красивый белоснежный купол вулкана, и из него, из этот купола, в данный момент тянулся вверх столб чёрного-пречёрного дыма… и ещё видно было, как какие-то камни вверх летели. И тухлыми яйцами как-то резко в воздухе запахло — сероводородом, значит. Все присутствующие на конференции быстро встали и без понуканий резво переместились к зданию аэровокзала. А я только успел подумать, что далеко не все мои приключения на Камчатке закончились, кое-что и напоследок припас Господь Бог и его величество случай…
1983 год, Камчатка, извержение
Вообще говоря, Камчатка очень неспокойное место в смысле геоактивности — извержения разных вулканов и сопутствующие землетрясения чуть ли не ежегодно тут случаются. Самые известные описал исследователь Крашеннников в 18 веке. В 19 веке тоже была парочка
