Шатиловой, — сегодня в 19 часов по московскому времени на первом канале состоится показ пресс-конференции с пассажирами самолёта Корейских авиалиний. Все пассажиры живы и здоровы и ожидают отправки в пункты своих назначений. В Кремле состоялось награждение группы работников сельского хозяйства, ордена им вручил товарищ Брежнев. Со стапелей Адмиралтейской верфи в Ленинграде сошёл на воду атомный ледокол «Севморпуть». Из Москвы в Монреаль вылетела сборная СССР по хоккею для участия в Кубке Канады. А теперь эти и другие новости в подробном изложении.
Дальше мы с Сергеем слушать не стали, а развернулись и вернулись к нашей команде.
— Ну чего там говорят-то? — спросила меня всё та же самая любознательная пассажирка, хоть имя у неё спросить надо что ли.
— Всё отлично, — ответил я, — в тайге. Выигран матч СССР-ФРГ.
— Правда? — изумилась она, видимо творчество Владимир-Семёныча она знала не совсем твёрдо, — наши с немцами играли?
— Это была шутка, — не стал я расстраивать её, — а так-то сказали, что всех пассажиров боинга куда-то там доставили и сегодня по телевизору покажут большую пресс-конференцию с ними.
— Ну и слава богу, — обрадовалась она. — А с неба-то что сейчас падало, я не очень поняла? — продолжила расспросы она.
— Боеголовки баллистических ракет, — любезно просветил её я, — их обычно из Плесецка запускают, если наземные, или из Баренцева моря, если морские. Они и летят через всю страну, а тут приземляются… и специально обученные люди замеряют точность прицеливания, круговой разброс и всё такое…
— А если б они немного сильнее отклонились и на нас попадали? — продолжила долбить она меня.
— Тогда бы плакать пришлось, — отвечал я, — но ведь они не отклонились же? Так что можно веселиться и петь песни.
И в этот момент нам замахали руками от АНа, заходите, мол, к нам на огонёк — такая вот тут была упрощённая процедура посадки. Мы не стали ждать повторного приглашения и резвой трусцой отправились к заднему люку АНа, из которого на землю спустили простую железную лесенку, трапов к этому типу воздушных судов не полагалось.
Внутри всё было аскетично и по-минималистски — никаких ящиков под багаж, никаких вентиляторов и подсветки, зато имела место целая стюардесса, немолодая и некрасивая, но в форме Аэрофлота. Чемоданы мы оставили в кладовке при входе, уселись на свободные места.
Взлёт тоже прошёл буднично, командир судна не счёл нужным что-то там объявлять по громкой связи (по-моему её тут и не было, этой громкой связи), а просто закрылся задний люк и мы покатились к началу полосы. А потом взяли и взлетели со страшным рёвом, шумоизоляцией в этих типах самолётов не заморачивались.
— Ну что, — сказал мне Серёга после взлёта, — за это дело можно бы и по сто грамм принять.
— За какое, за это? — уточнил я.
— За отлёт с Камчатки, чтоб она сгорела вместе со всеми вулканами и полигонами, — ответил он.
— Так ещё же не улетели, — показал я ему в иллюминатор, где внизу простирались всё те же горы, местами покрытые снеговыми шапками. — Давай хотя бы до Магадана подождём.
Сергей уныло согласился, а я тем временем поневоле прислушался к болтовне нашей спутницы, той самой любопытной особе. Она обращалась к своему соседу по ряду, мужику средних лет и какой-то усреднённой наружности… глазу не за что зацепиться — вот таких, подумал я, берут в службу наружного наблюдения, наверно, чтобы сливались с толпой.
— Ну надо ж такому случиться, — заливалась соловьём пассажирка (её, как оказалось, звали Людой), — в кои-то веки решила выбраться на материк, четыре года никуда не летала, а тут вон чего — опоздаю я, как пить дать опоздаю.
Сосед из вежливости поинтересовался, куда же она так боится опоздать.
— Да на свадьбу же… нет, не на свою, родная сестра замуж выходит в Таганроге. Я сейчас уже там должна была быть, сочинять шарады для жениха и готовить свадебный букет, а я вот где… даже и с Камчатки-то никак не выберусь.
— А сестра-то старшая или младшая? — продолжил интересоваться сосед.
— Одногодки мы, — сообщила та, — но не близнецы — двойня была не однояйцевая.
Сосед больше не придумал никаких вопросов, тогда она повернулась назад и продолжила беседу со мной.
— Ты Петя, я знаю, — сразу заявила она, — а я Люда. Я видела, как в Елизове тебя постоянно таскали куда-то — рассказал бы, что там да как…
— Я бы и рад рассказать, но не могу, Люда, — вздохнул я, — подписку дал.
— А про боеголовки ты откуда так хорошо всё знаешь? — продолжила она.
— Специфика работы, — буркнул я, — сам я на этом полигоне не бывал, но из нашего института туда куча народу каждый год туда катается — от них и узнал.
— А что у тебя за институт? — непринуждённо перешла она на ты.
— Прикладных проблем, — ответил я ей, чтобы отвязаться, — в Нижнереченске который.
Но так просто отвязаться мне не удалось.
— О, знаю я ваш Нижнереченск, у меня там куча родственников живёт, — и далее она подробно перечислила всех своих проживающих в Нижнереченске родных, — двоюродный брат в Кузнечихе, дядя по матери в Заречке и дед с бабкой где-то в области, точно не знаю где. Хороший город.
— А ты сама-то откуда родом? — зачем-то спросил я.
— Так из Питера, откуда же (на Камчатке местные так называли Петропавловск-Камчатский), на Шестом километре всю жизнь прожила. Отец рыбу ловит, полгода в море, мать в столовой морского порта работает, а я вот заканчиваю техникум, бухгалтером буду. Сестра пару лет назад на материк съехала, говорит, надоел наш климат, а мне нравится. Вулканы, горячие источники, красная икра — где ещё такую экзотику найдёшь?
На этом наш разговор сам собой как-то увял и я даже задремал на некоторое время. Проснулся от того, что меня пихал в бок Сергей со словами «просыпайся, Камак, нам тут кажись кранты приходят!». Я продрал глаза и оглянулся — действительно некое напряжение было разлито в воздухе. Та самая разговорчивая пассажирка рыдала, размазывая тушь с с ресниц по лицу, сосед её отчаянно крестился, а люди, сидевшие через проход (там семейная пара какая-то была), надсадно орали в голос.
— Что случилось-то? — спросил я у Сергея, моргая слипшимися от сна глазами.
— Ничего особенного, — как-то даже весело отвечал он, — падаем, говорят.
— Не-не-не, — сказал я, с трудом собирая мысли во что-то осмысленное, — мы так не договаривались, я ещё пожить хочу.
— Так и я тоже, — отвечал Сергей, — но нас как-то спросить забыли, чего мы хотим.
— А что экипаж говорит?
— Молчат они, как рыбы — заперлись все в кабине, включая стюардессу, и не выходят… а мы высоту тем временем теряем уже полчаса как.
И он указал в сторону иллюминатора — зелёные долины между белоснежными горами и вправду были там совсем недалеко.
— Ну тогда остаётся только молиться, — предложил я, — апостолам Петру и Павлу например… чтоб заступились за нас перед лицом вседержителя.
Тут наконец открылась пилотская кабина, оттуда вышел товарищ в форме и громко объявил следующее:
— Товарищи, у нас небольшая проблема с техникой, поэтому через несколько минут мы совершим аварийную посадку. Просьба занять свои места, пристегнуть ремни безопасности, а ещё нагнуть головы вперёд и накрыть их сверху ладонями, — и он показал на себе, что надо сделать.
— А что случилось-то? — выкрикнул пассажир с переднего ряда.
— Отказ обоих моторов, — немного подумав, решил расколоться пилот, — посадка будет в планирующем режиме на воду.
И вслед за этим он опять скрылся за дверью, а я со вздохом заметил Серёге:
— Тут, похоже, даже апостол Пётр нам ничем не поможет…
83 год, Камчатка, катастрофа
— Тут, похоже, даже апостол Пётр нам ничем не поможет… — ответил я Серёге и тупо откинулся к спинке кресла, оно тут было жёсткое-жёсткое, как в плацкартном вагоне поезда Нижнереченск-Пенза.
Из обрывков прочитанного и услышанного про авиакатастрофы я помнил, что больше шансов уцелеть всегда имели хвостовые пассажиры, а мы сидели где-то в серединке… я оглянулся назад — свободные места там имелись, но немного пораскинув мозгами, решил не суетиться, чему быть, того не миновать.
— Серёга, — сказал я ему, чтобы хоть как-то поддержать товарища, смотреть на него страшно было, — давай споём что ли на дорожку.
— Да иди ты, — огрызнулся он, — у меня и голоса нет.
— У меня тоже, — ответил я.
Но товарищ петь отказался, а вместо этого вынул из сумки недопитую бутылку водки завода Кристалл.
— Вот это давай лучше допьём, — предложил он, — а то твой апостол
