Снова мне вспомнился бой с Большим Гором, где мы с Орстом вдвоём измотали толстого бога кучей мелких травм. И меня ждала та же участь, если я ничего не предприму. Чего мне не хватало — так это пространства. Казалось бы: откуда ему взяться?
Однако я прекрасно помнил фразу, сказанную когда-то давным-давно моим армейским наставником. Выход есть всегда. Если его нет — значит ты просто должен создать его сам.
Проигнорировав очередной направленный в меня удар, я размахнулся и со всей силы, на какую был способен, ударил алебардой по стене. Кирпич, из которого была построена больница, конечно, тоже был в каком-то смысле божественным. Но для меня нынешнего его прочность была практически ничем.
Во все стороны полетела каменная шрапнель, вздрогнул пол под ногами, а вместе с ним, кажется, и всё здание. И стена, отделяющая коридор от палат слева от меня, рухнула. Не полностью, осталась часть примерно полуметровой высоты, да дверной косяк. Но орудовать алебардой мне уже ничто не мешало.
Останавливаться, впрочем, я не собирался, ровно таким же ударом повалив и правую стену. На этот раз прошедшая по зданию больницы вибрация была мощнее. Впрочем, оно и не удивительно, раз я сносил несущие конструкции. И на этот раз оба моих противника, похоже, осознали, чем чревато моё буйство.
— Ты что творишь, идиот?! — рявкнул сабельщик, с удвоенным остервенением бросаясь в бой. — Хочешь оказаться погребённым заживо — делай это один!
— Сделаю что захочу! — расхохотался я, широким горизонтальным взмахом сметая его с места и отправляя в дальнюю стену левых палат. Вот теперь моё десятикратное усиление, мои габариты и моя алебарда могли показать себя в полной красе!
Оставшийся в одиночестве боксёр на секунду отвлёкся, провожая взглядом напарника. И этого мне оказалось вполне достаточно. Пока он был один, мне не нужно было волноваться об ударе исподтишка. И эту секунду я мог использовать по полной, чтобы отвести алебарду назад, а затем выстрелить ей в бандита, будто ядром из пушки.
Увидел атаку он слишком поздно, уклониться уже было невозможно. Так что он смог лишь выставить жёсткий блок, понадеявшись на то, что его стальные перчатки выдержат удар. Выдержали. Вот только он сам, приняв весь импульс удара без остатка, отлетел метров на десять. И отлетел бы дальше, но его остановила дальняя стена коридора. Скорее всего я сломал ему рёбра.
Однако ни его, ни тем более сабельщика я не убил. Это могло подождать. Развернувшись, я поспешил в другой конец коридора. Там, если верить медсестре, была палата мечника.
Не обманула, на кровати с перебинтованными руками лежал мой первый бог второй Кары. Он, естественно, не спал, мы устроили достаточно громкие разборки, и сразу меня узнал, несмотря на платок на лице, заёрзал и завертелся как уж. М-да… с ростом я точно уже ничего не сделаю, но алебарду нужно было придумать, как спрятать, это обязательно.
— Это ты! — воскликнул он, — почему ты нападаешь? Ты ведь поклялся, что поможешь мне восстановиться!
Разговаривать с ним было лень, тем более что меня ждали ещё двое.
— Будем считать, что я — клятвопреступник, — пожал я плечами, после чего одним взмахом пробил мечнику горло.
В его медленно затухающем взгляде застыли недоумение и обида.
В палату тем временем влетел сабельщик и, осознав, что опоздал, не стал пытаться меня останавливать, просто напал. Однако один на один эти ребята всё-таки не были для меня достойными противниками. Тем более что мечнику, как особо важному пациенту, предоставили очень просторную палату, в которой я мог разгуляться по полной.
Выносливость, позволяющая дольше сражаться, не ощущая усталости, и повышенная прочность тканей, благодаря которой можно было игнорировать многие атаки — всё это было прекрасно. В бою со множеством сравнительно слабых противников это и вовсе были незаменимые преимущества. Однако против одного врага, в сражении с которым ты даже просто ровно стоять не в состоянии…
Под шквалом ударов алебарды, что я обрушил на сабельщика, он продержался всего десять секунд. Затем клинок оказался выбит из его руки, а следующая атака перерубила ему левое колено. Сейчас я был куда сильнее, чем в бою с мечником, и даже на ногу потребовался всего один удар. Ещё одним ударом я отсёк вторую ногу, а затем обрубил и руки. Так он по крайней мере никуда от меня не денется.
Сдёрнув с его пояса ремень, я сделал петлю, накинул ему на шею, перекинул получившийся человеческий обрубок через плечо — и поспешил прочь. Боксёр уже встал и, пошатываясь, двигался в мою сторону. Но судя по ручейкам крови, вытекающим у него с уголков губ, угрозы он уже никакой не представлял. Я мог бы легко его прикончить, либо же вырубить и тоже забрать с собой — праджня сама себя не восполнит. Но у этой моей диверсии была цель не только прикончить мечника.
Налетев на боксёра, я пнул его в грудь, от чего он болезненно охнул и рухнул навзничь. А мне, проходящему мимо, осталось только бросить за спину:
— Привет от Воровской Чести!
В парадную дверь я уже не вышел. Выпрыгнул в одно из окон, выходивших не на улицу, а во двор. И спустя двадцать минут плутания по подворотням, перепугав в процессе нескольких горожан своей хрипящей от боли ношей, заныкался в одном из подвалов. Нужно было поглотить праджню и избавиться от тела, прежде чем отправляться обратно в банду.
Орсту, чтобы восстановить отданную мне праджню, требовалось дней десять. Лина, у которой праджни было намного больше, к сегодняшнему утру уже успела полностью восстановить свою энергию и вновь передать её мне. Так что сейчас моя скорость поглощения праджни была примерно 1:50. Так что сабельщика я выпил до донышка часа за полтора.
И, надо сказать, к концу моей трапезы на бога Кары голода нельзя было взглянуть без слёз. Да, я предварительно поотрубал ему руки и ноги, так что плохо он бы выглядел в любом случае. Но его кожа потрескалась, как земля при долгой засухе, и из трещин начала медленно вытекать густая и тёмно-бордовая кровь; глаза и щёки впали, будто он не ел месяц; дыхание стало хриплым и прерывистым, начали выпадать волосы…
Такое точно нельзя было объяснить отсечёнными конечностями, кровопотерей и болевым шоком. При этом я на сто процентов был уверен, что просто потеря праджни не могла оказывать на богов такой эффект. Энергия, конечно, была им полезна, но, в отличие от меня, их тела вполне неплохо справлялись с существованием и почти без праджни. Многие пустые боги до самой смерти не накапливали даже сотой доли от того, что я вытянул из сабельщика.
А это могло означать лишь одно. Вместе с праджней я вытянул из его тела и ещё кое-то куда более важное — Истину. Ощутив подступающий восторг, я мысленно заглянул в свой тайник, пытаясь отыскать следы таинственного нечто, очевидного для любого бога и совершенно непонятного для людей. Однако тайник, как и раньше, был полон лишь обычной энергией. Кроме неё в нём ничего не было. Или по крайней мере я не мог ничего ощутить.
Несмотря на то, что подобного можно было ожидать, я ощутил дикую обиду. Я мог поглощать божественную силу… и не мог ей воспользоваться. Потому что был недостаточно талантливым, чтобы осознать, чем эта сила являлась.
Закончив мучения сабельщика, я снял повязку с лица, оттёр ей кровь с алебарды, выбрался из подвала и вернулся в Плывущих по Сальсабилю. Теперь оставалось только подождать.
И подождать совсем недолго. Уже через два часа после того, как я вновь оказался на базе, к Лине, а для новичков и непосвящённых она осталась боссом банды, прибежал с последними новостями курьер из штаб-квартиры Кривоносых. Пять Кулаков решили объединиться с Кириком и его братом, и начать войну с Воровской Честью.
Я довольно потирал руки. Уже было совершенно не важно раскроется ли в итоге правда, или нет. Конфликт был разожжён, и теперь банды начнут резать друг друга. И мстить дальше они будут уже не только и не столько за тех, кого убил я или мои подчинённые, а за эти новые смерти.
Остановить хаос теперь могла бы только некая третья сила, значительно превосходящая и Воровскую Честь, и союз Кривоносых и Пяти Кулаков. Превосходящая настолько, чтобы взять лидеров всех сильнейших банд за шкирку, усадить за стол переговоров и заставить мирно всё обсудить.
