роль одной из которых исполняла эта самая работница, пусть и происходило все это сто тысяч лет назад. И плевать, что там было на самом деле или чего не было. В историях «про любовь» сам черт ногу сломит, особенно когда они произошли давно.
Хотя, само собой, такую историю, с маман в одной из главных ролей, я «подсвечивать» ни за что не стану, но как пугалка для переполошившегося социального педагога…почему нет?
— Илона Васильевна? — произнес директор, ясно поняв, что мои слова насчет личной неприязни — это не простая фантазия школьницы.
Повисла тишина.
Я хотел было поведать вслух о том, что «опека» разыскивает удобную причину для того, чтобы упечь меня в центр временного содержания для несовершеннолетних, а наша любезная Илона Васильевна, по моему мнению, вызвалась помочь им в этом деле.
Однако передумал.
Во-первых, сам директор наверняка про козни «опеки» знает и без меня. В конце концов, школа — его территория.
А во-вторых, социальный педагог — довольно пожилой человек, старше того меня, однако все еще в полном рассудке. И нет сомнений в том, что она — бестия хитрая и уж точно знает все ходы в системе школьного образования, плюс за многие годы работы в школе наверняка обросла разнообразными связями, полезными ей. Мне невыгодно еще сильнее раздувать открытый конфликт с ней, ибо это может мне же выйти боком.
Ее должность — синекура, на которую директор наверняка был бы не прочь назначить кого-нибудь из знакомых, а старушка, при желании, сможет продолжать занимать ее хоть до морковкина заговенья.
Она — недоброжелатель, и неважно, из-за событий ли давно минувших лет, произошедших между маман и ее дочерью, или же просто оказывает любезность «опеке». Возможно, небескорыстно.
Если я планирую задержаться здесь хотя бы на два года, то Илону Васильевну неплохо было бы спровадить на пенсию, а для этого необходимо спровоцировать ее на столь необдуманные слова или поступок, что она будет вынуждена уйти.
И не быть самому спровоцированным ею на необдуманные слова или поступки, которые позволят недоброжелателям временно упечь меня в неприятные места, в результате чего я «профукаю свой шанс», как сказал папаша.
Но будет намного лучше, если она окажется уволенной, а я к этому вообще никакого отношения иметь не буду (по крайней мере, на первый взгляд, да и на второй тоже). Как там у Сунь-цзы? Сто раз сразиться и сто раз победить — это не лучшее. Лучшее — победить, не сражаясь самому. А с меня хватит и «школьных сражений» с учителями, коль уж многие из них мою Злату терпеть не могут.
— Злата отчасти права, я знакома с ее матерью, и она мне крайне неприятна как человек. Однако к самой девочке у меня никакой личной неприязни нет. — состроив на физиономии надменное выражение, заявила эта пожилая женщина.
В этот момент прозвенел звонок, возвещающий о начале третьего урока.
— Злат, давай-ка иди на урок, у тебя сейчас «химия», а если ты понадобишься мне, я тебя вызову. — велел директор, и, подводя черту под разговором, добавил. — На четвертом уроке торжественно вручим тебе грамоту. Ты умничка, школа тобой гордится! Алефтина Викторовна, вы тоже можете вернуться к своим текущим обязанностям.
Я и школьный психолог молча покинули кабинет, а вот социальный педагог осталась на разговор. И, возможно, не самый для нее приятный.
Выйдя из секретарского «предбанника», у меня вдруг появилось ощущение того, что все, «баста карапузики, кончилися танцы!», в том смысле, что мой, так сказать, отпуск, в котором я позволил себе пребывать, вернувшись сюда, в свой старый-новый углеродный «каркас», подошел к своему завершению.
Однако никакого расстройства по этому поводу я не почувствовал. Все мои теперешние печали — мелочи, которые я преодолею, ведь главное — жажда к жизни, к действию, переполняет меня вновь, уничтожив на корню всякую апатию.
Оказавшись на лестничной клетке, я вспомнил о том, что, вообще-то, моего звонка дожидается маман. Небось, места себе не находит, ибо «веселенькая история», учиненная ею в прошлом, в бытность еще школьницей, внезапно вылезла в настоящем, причем даже не в ее настоящем, а у ее родной дочери. В моем.
Остановившись на пролете, прислушался. Рядом никого, тишина, если не считать приглушенного гула, доносящегося с этажей, из классных комнат.
«Набрал» маман. Долго ее ответа ожидать не пришлось, и буквально на втором «гудке» из динамика донесся ее голос.
— Злат, чего так долго⁈
— Тише, мам! — несмотря на то, что «громкую связь» включать не стал, не удивлюсь, если ее голос разнесся по всей лестнице. — Тут у нас много всего веселого и интересного приключилось…
— Злат! — перебила меня она, ибо даже через динамик я почувствовал то, как по ее спине пробежал холодок после моего: «веселого и интересного».
— Все, и правда, нормалек. Я тебе потом расскажу, а то сейчас у меня уже урок начался, идти надо, иначе «добрые люди» на «передержку» отправить могут. В общем, наш социальный педагог и по совместительству мать твоей бывшей…э-э-э…одноклассницы…
Не видя лица матери, я прямо-таки почувствовал то, как на «той стороне» она покраснела, словно спелая помидорка.
— … ту тему поднимать во всеуслышание совершенно не желает…
— А ты-ы ей, что, пре-едложила по-однять во всеуслышание ту…тему⁈ — маман аж заикаться начала. — Злата!
— Тише! — мне даже пришлось чуть отнести аппарат от уха. — Мы сейчас были у директора, и там я сказала, для Юрия Николаевича, в основном, что мне известно про конфликт, случившийся между ней и нашей семьей в общем, а также про то, из-за чего он начался.
Маман издала нечто, напоминающее протяжный стон. Уверен, что ей сейчас очень хочется провалиться сквозь землю (окажись на ее месте я, и мне бы этого точно хотелось!), ибо разговаривать с родной дочерью о подобном…
«Злат, блин, вот честно, ты примерно последний человек на свете, с которым я бы хотела обсуждать подобное»… — вспомнились ее слова, сказанные на парковке перед магазином.
Думаю, что она бы так не переживала (скорее всего, не переживала бы вовсе), если бы о случившемся много лет назад «романтическом приключении» узнали все на свете…но лишь бы только не я!
«Злат, а кто такая Забава? Ты звала ее во сне…». — эти слова родительницы, учитывая «некоторые моменты», простыми мне более уже не кажутся.
Уверен, если бы она
