— Вот и я говорю… Пойду, гляну. Нет! Сперва ножик вытяну. Хороший ножик, по старине сработан — точить не надо.
Хлюпанье… Мерзкое такое… Мишу снова едва не вырвало. А отрок ничего — вытер лезвие о подол рубахи убитого да побежал себе… Вот заглянул обратно, улыбнулся, крикнул радостно:
— Наши! Батюшка сам! С ним вои. Я побегу!
— Беги.
Ну, слава Господу!
Михаила все ж таки вырвало, прямо здесь же, рядом с окровавленным трупом. Вроде и недолго, да все же, пока к колодцу шел, пока напился… Парней увидал — Авдея с Мокшей. Живы! Стоят, улыбаются… А солнце — такое ясное. Или это луна уже? Черт, словно пьяный.
— Ну, вот он, господине, что я говорил! Вели хватать!
Черт! Что это? Почему заломили руки? Зачем веревки? А кто это тут командует? Господи! Кривой Ярил! Он-то откуда здесь? И боярин, Софроний Евстратович, недобро так щурится. А мальчишек нигде уже не видать — ни Бориса, ни Глебушки…
— Вот он, Сбыслава Якуновича тайный пес! — потирая руки, гнусно расхохотался Ярил. Обернулся: — Подтверди, паря!
Рожа какая-то… холоп или закуп. Вроде бы Миша его на дворе тысяцкого видал. Да, видал…
Харя ухмыльнулась в бороду:
— Он! Соглядатай!
— Ах ты шпынь! — совсем взъярился боярин. — А я-то, дурень старый, чад своих ему доверил. А ну — в железа его, в железа!!! И в клеть, в клеть… Пущай посидит перед смертушкой.
Да, это не солнце все-таки… Луна. Яркая такая, зараза…
Господи, ну, почему все так гнусно-то?!
Глава 9
Лето 1240 г. Господин Великий Новгород
В бегах
Аже закуп бежить от господы, то обель: идеть ли искат кун, а явлено ходить, или ко князю или к судиям бежить обиды деля своего господина, то про то не робять его, но дати емоу правдоу.
Русская Правда: Аже закуп бежить
Вот так вот! Ну и дела пошли — хуже некуда. Обвинение в шпионстве — уж куда как серьезнее. Шпион, шпион, как ни крути… А Кривой Ярил — сволочуга та еще. И как он, интересно, здесь оказался-то? Столь вовремя… точнее сказать — не вовремя. А может… Марья говорила — видела, как Ярил о чем-то беседовал с верзилой Кнутом. О чем шептались? А вдруг, вдруг это Ярил подговорил Кнута под шумок напасть на дальнюю усадьбу Онциферовичей, бояре — они ведь как пауки в банке… Почему бы и не напасть? Не столь уж и невероятное предположение. Однако не о том сейчас нужно думать. Выбраться бы живым — вот задача! А что, возьмут его завтра по приказу боярина Софрония — да оттяпают головенку — запросто. Если кто и пожалеет, так это Борис с Глебушкой… так им ведь и не скажут. Скажут — сбежал… Или убивать не будут? Отправят «на исправление» в дальнюю вотчину? А могут и продать в рабство какому-нибудь восточному купцу. Увезет в Хорезм или Бухару — ищи-свищи. Хотя нет, в Хорезм не увезут — разрушен монголами. Ну, так в другое место — какая разница?
Глаза уже привыкли к темноте, и Михаил внимательно обследовал узилище. Он находился в каменном подклете, заставленном старыми рассохшимися сундуками, какими-то корчагами, крынками и прочим хламом. Дверь — низенькая, но, судя по всему, крепкая, сидела в петлях словно влитая, даже чуть-чуть не шаталась. Значит, не на замке. Скорее всего, ее просто приперли снаружи чем-то тяжелым, да хоть тем же бревном, мало ли их у конюшни.
Тщательно ощупав дверь, узник внезапно склонился, углядев явственно проникающий в подклеть свет. Такая чуть видная размыто-белесовато-туманная полосочка. А щель-то ничего, рассохлись доски… палец, конечно, не просунешь, но…
Миша проворно обернулся к сундукам и прочему хламу, пошарил руками… оторвал от старого сундука медную обивку, засунул в щель… эх, мягковата! Не расшатать. Был бы гвоздик хотя бы… еще лучше — нож. Ага, нож — размечтался. А вот гвоздик-то… Неужели не отыщется хоть один? Еще раз все осмотреть, прощупать внимательно. Вот, что здесь, доска какая-то трухлявая? А если перевернуть? Наверняка ведь — была куда-то прибита, так, может быть… Ага!!! Йес!!! Ну вот он, гвоздик! Не такой уж и маленький, сантиметров пять. В щель его, в щель! И — шатать, шатать, шатать… Стоп! Кажется, чьи-то шаги там, снаружи!
Михаил затаил дыхание — неужели выставили все-таки сторожа? Зачем? Если уж приперли дверь бревнищем, так какой смысл в стороже? Никакого… Народ здесь ушлый, ничуть не глупее тех, кто в двадцать первом веке, знаменитую «бритву Оккама», наверное, еще не формулируют, да зато исполняют — не плодят лишних сущностей. Есть надежное бревно — зачем сторож? К тому же — риск! С бревном-то попробуй, сговорись, а вот с человеком — вполне возможно.
А ну… Миша припал к щели ухом, прислушался. Что там, шаги? Показалось! Тихо все. Тогда опять — гвоздик, и шатать, шатать… Опа, щель-то уже расширилась — палец влезает, этак совсем скоро можно будет досточку вытащить, а там… Ага… Тянем-потянем… Тссс! Скрипит, зараза! Осторожненько, осторожненько… та-ак…
Не без труда вытащив доску, Михаил протянул в образовавшееся отверстие руку, нащупал бревно и…
И внезапно почувствовал, как бревно отходит, поднимается, словно бы само собою! А ведь едва дотронулся… что же оно, под воздействием мысли, что ли?
— Мисаил…
Шепот! Но — достаточно громкий, чтоб можно было услышать.
— Мисаиле… Спишь, что ли?
Миша ухмыльнулся:
— Да нет, разбудили уже.
— Выходи… Только быстрее.
Могли бы не приглашать! Молодой человек и так не собирался задерживаться в подклете… тем более когда кто-то ему помогал. Кто-то… Да ясно кто — Борис-боярич… Вон он стоит у бревна, нервный, подрагивающий. А рядом — Марья! Раба… И парни здесь, закупы — Авдей с Мокшей. Миша даже растрогался — ну, блин, не ожидал. Осмотрелся — было, наверное, часа три-четыре утра — зябко, сыро, темно… А краешек неба уже алеет — восход скоро.
— Уходите, — быстро распорядился боярич. — Есть, где на время спрятаться?
Узник пожал плечами:
— Найдем.
— Через три дня, после вечерни, встретимся с тобой, Мисаил, у церкви Параскевы Пятницы, — деловито, совершенно по-взрослому распорядился Борис. Впрочем, по здешним меркам он и был уже почти взрослый.
— Свидимся тайно, чем смогу — помогу, — отрок оглянулся по сторонам. — Задним двором уходите. Там калитка есть… парни знают. Ну, что стоите-то?
Все молча поклонились бояричу, поблагодарили… пошли. Миша на ходу оглянулся — Борис уже стоял у крыльца, смотрел им вослед… Вот помахал. Михаил тоже махнул, улыбнулся — славный парнишка этот Борис.
— Славный отрок, — словно прочитав его мысли, промолвила на ходу Марья. — Еще душою не зачерствел. Знаешь что сказывал?
— Что? — Михаил обернулся.
— Мол, долг платежом красен. Это он про тебя. Ты ведь его от многих… упас…
— Да, благодарен боярич, — шепотом откликнулся Авдей. — Это потому, что еще не совсем взрослый. Но умен, умен парень, не по годам умен.
Умен — это точно. Михаил лишь хмыкнул, вспомнив недавнюю историю с княжеским перстнем.
— Идите, говорит, парни, в бега — и пленника вы освободили, все именно так и подумают. А девку… девку тут и не знал никто. Прибежала, тайком в ноги бояричу пала — мол, суженый мой тут, у вас, Мисаилом звать.
— Добрый отрок, — Марья засмеялась и взяла Мишу за руку. — Эвон калитка-то. Идем.
Выбрались, выбрались, ступили в кудлатый мягкокисельный туман. И хорошо, что туман — не увидит, не углядит никто. Правда, времени-то осталось — всего ничего, чай, утро скоро.
— Ну, и куда мы теперь? — отойдя уж порядочно, Марья остановилась, пристально посмотрев на Мишу.
Точно так же — ожидающе, с надеждой в глазах — на него взглянули и парни, как видно, признали за старшего. Ну, те давно признали.
— А вы-то чего со мною пошли? — задумчиво усмехнулся молодой человек. — Бориску послушали? А то б сидели себе на усадьбе…
— Борис-отрок умно говорил, — покачал головой чернявый, похожий на грека, Авдей. — Ежели ты в бега — то и нам с тобой надобно. Вместях ведь на усадьбу пришли, вспомни — тиун Ефим нас вместе в закупы поверстал, в одной избе жили…
— Хвастать не буду, а, как боярин Софрон нас в ночные сторожа выставил, мы первым делом решили тебя сыскать да ослобонить… — неожиданно поведал Мокша. — А уж там, у клети, и этих встретили… Марью-деву с бояричем. Ну? Так куда идем-то?
— На Федоровский вымол, — Михаил решительно махнул рукой и зашагал к ручью, над которым клочья предутреннего тумана казались еще более густыми и плотными. Слышал, как, негромко переговариваясь, идут за спиной остальные: Марья, Авдей, Мокша. Такая вот компания собралась… не сказать, чтоб очень плохая.
Над Федоровским вымолом тоже клубился туман, только уже не такой плотный, и больше таившийся по низинам, словно последние сугробы слежавшегося майского снега. На песчаной косе, близ дощатых мостков, лежала кверху дном вытащенная на берег лодка.
