мучений меня пугало другое — моя метка, доселе дремавшая, вдруг ожила.
Задрав рукав, я с ужасом уставился на черное марево, клубящееся вокруг запястья. Оно напоминало густой дым или щупальца какого-то неведомого чудовища. И с каждой секундой эта дрянь лишь росла и ширилась.
В толпе поднялся невообразимый гвалт. Студенты вопили, шарахались, толкаясь и сбивая друг друга с ног. Многие в панике ломанулись к могилам, видимо, там выход из кладбища.
— Твою мать, что происходит?! — заорал Дмитрий, тараща глаза. Его аристократическая бледность сменилась землистой синевой — того гляди, хлопнется в обморок.
— Бежим! — вторила ему Анна, ее лицо исказил неподдельный ужас. — Что встали, идиоты? Живо!!!
Она схватила за шкирку застывшего Алексея и волоком потащила к ближайшему склепу. Парень даже не трепыхался, лишь испуганно скулил, словно побитая собака.
Так вот ты какая, магия! — пронеслось у меня в голове. — Жуткая, неуправляемая и непонятная.
Но радоваться пробуждению дара было некогда. Паника в толпе достигла апогея — и я отчетливо понял: если не сделаю ноги, быть беде.
Кое-как поднявшись, я заковылял вслед за беглецами, то и дело спотыкаясь и хватая ртом воздух. В боку нещадно кололо, перед глазами плясали черные мушки. Лишь чудом я умудрился не потерять сознание и добраться до первых могил.
И вдруг земля содрогнулась с гулом. Почва вздыбилась, словно вспоротое брюхо, и из разверстых могил начали вылезать мертвецы. Скелеты, трупы, полусгнившие останки — они тянули к нам костлявые руки, щелкая челюстями и скалясь, впиваясь провалами глазниц.
Визг перепуганных студентов взмыл до небес. Многие были пойманы — те волокли их под землю. Склепы, доселе казавшиеся надежным укрытием, разверзали каменные пасти, исторгая полчища нежити.
Краем глаза я заметил вспышку пламени — то Анна и ее огненный перст вступили в битву. Дмитрий и Алексей улепетывали, сверкая пятками. Даже в критической ситуации девчонка сохраняла самообладание, методично испепеляя мертвяков. Значит у девчонки магия, как и у ее перста, умно! Легче тренировать… когда знаешь, как это работает.
Скелеты рассыпались в прах от первого же удара, а вот трупам доставалось больше. Шипя и потрескивая, они корчились в огне, источая тошнотворный смрад горелой плоти. Анна уже взмокла от натуги, но не отступала, прикрывая тылы беглецов.
В какой-то миг наши взгляды встретились. Она отчаянно замотала головой, безмолвно приказывая убираться. Но я лишь стиснул зубы и, подавив слабость, ринулся в гущу сражения. Плевать на раны, плевать на боль — не могу же я бросить красавицу одну против орды нежити!
А бой меж тем набирал обороты. Трупы все прибывали, грозя смять жалкую горстку храбрецов. Сосредоточившись из последних сил, я призвал свою новообретенную магию — и с моих рук вновь заструились черные щупальца, впиваясь в бурлящую землю. Ведь я это как-то призвал, могу и остановить.
Раздался гул. Трещины побежали от эпицентра, в считанные секунды добравшись до могил. И — о чудо! — мертвецы вдруг начали падать замертво, словно марионетки с обрезанными нитями.
Обессилев, я рухнул на колени. Последнее, что я увидел — перепуганные лица Анны и ее перста, склонившихся надо мной. А потом мир погрузился во тьму.
Очнулся я от безжалостной тряски и звонкой пощечины. Разлепив веки, сфокусировал мутный взгляд на красном от ярости лице Анны. Девчонка, похоже, еле сдерживалась, чтобы не придушить меня на месте.
— Ты придурок? — прошипела она, прожигая меня взглядом. — Какого хрена ты выкинул эту некромантскую дичь? Нас чуть на лоскуты не пустили из-за твоих фокусов!
Застонав, я с трудом сел и огляделся. Мы находились под сводами старого каменного моста.
— Да клянусь, это не я! — попытался оправдаться, потирая саднящую скулу. — Нехрен устраивать мордобой в таких местах. Вот покойнички и разгулялись, чтоб им пусто было…
— Так я тебе и поверила! — фыркнула Анна. Впрочем, в глазах ее уже плясали веселые искорки — похоже, перепуг потихоньку отступал.
— Жаль все-таки, что не твоих рук дело, — хмыкнула она, помогая мне подняться. — Живые мертвяки, магия смерти и все такое… Я о подобном только в сказках читала! Дичь натуральная.
Покопавшись в кармане, девчонка протянула мне чистый платок и кивнула на мою разбитую физиономию:
— На вот, утрись. И чтоб никому ни слова, понял? Скажешь, что с лестницы навернулся или еще какую байку сочинишь.
Я благодарно кивнул, промокая кровь.
Анна тем временем резво отряхнулась и, послав мне прощальный взгляд, двинула к выходу. Огненный перст напоследок окинул меня странным взглядом — пристальным, изучающим.
Но потом встряхнул патлами и послушно засеменил прочь. И я остался стоять в одиночестве, бездумно комкая платок.
Что ж, Иван! Слишком уж лихо дебютировал, голубчик.
Кряхтя и постанывая, я плелся по узким улочкам, петляя из стороны в сторону, словно пьяный. В животе бурчало от голода, ребра ныли после «любезностей» Утеса, каждый шаг отзывался тупой болью во всем теле. Краем глаза я заметил, как на кладбище замелькали огоньки фонариков — видать, обнаружили. Вот и спалились по полной, теперь не отвертеться…
Поплутав еще немного, я наконец выбрался к знакомым воротам Академии. И тут же прифигел — оказывается, студенты давным-давно протоптали тайную тропку, по которой лихо шастали туда-обратно! Вон как ловко просачиваются, будто мыши!
Затесавшись в толпу полуночников, я приметил одного знакомого паренька — в столовой его называли Морфея, кажется. Тот сидел прямо на лужайке и, судя по виду, кемарил без задних ног. И только подойдя ближе, я сообразил — он не спит, а медитирует! Похоже, его спецталант — вырубать противников точечной магией сна.
Миновав сладко сопящую стражу, я ввалился в общагу и поплелся к лестнице. Вахтерша мирно дрыхла за своей стойкой, уронив голову на стопку журналов. Вот и славно, одной проблемой меньше.
Однако стоило подняться на свой этаж, как я застыл. Возле окна, прямо на подоконнике, восседала Ирина со своим перстом. Девчонки увлеченно играли в ладушки, и было в этом зрелище нечто настолько сюрреалистичное, что у меня челюсть отвисла.
Перст Ирины смыв грязь, оказалась очень миловидной девушкой с кожей цвета молочного шоколада, густыми бровями и черными как смоль косами. Но больше всего завораживал шрам на ее щеке — узор из затейливых трещинок, словно на старинном фарфоре. И двигалась девица так же льяно и грациозно, будто текучая глина на гончарном круге.
Почуяв мое присутствие, обе застыли на миг, а затем обернулись с жутковатой синхронностью. В зеркальных движениях сквозило нечто потустороннее — у меня аж мурашки
