были, как у стрекозы.
— Нет. Я к вам, — ответила я и представилась. — Я от товарища Быкова. Горшкова. Лидия Степановна. Мне нужно передать вам пакет с документами.
— Положите документы на тот столик, — кивнула узким подбородком секретарша, не отрываясь от машинки.
Мой план по «наведению мостов» рушился прямо на глазах.
Я послушно подошла к «тому» столику и положила пакет. В голове лихорадочно роились заготовки для общения, но, по всей видимости, эта дамочка относится к категории таких, к которым «на хромой козе не подъедешь».
И что же мне делать?
Мысленно распрощавшись с результатом, я уже приготовилась уходить, как взгляд наткнулся на фотографию, вырезанную из какого-то журнала и любовно вставленную самодельную рамочку из открыток. Но фото улыбался с видом кролика-переростка…. Велимир!
Барышня изволит вздыхать по Офелию Велимирову?
Бинго!
— О! Вам тоже нравится творчество Офелия Велимирова? — хищно раздувая ноздри спросила я, разворачиваясь к секретарше.
— А что? — подозрительно уставилась на меня «стрекоза».
— Друг нашей семьи, почти как родственник, — поделилась я и сразу нарисовала себе железное «алиби», чтобы не восприниматься, как конкурентка, — мой муж ведь тоже пианист. Кстати, Офелий Велимиров — это же псевдоним у него. А звать его просто Велимир. Так вот Велимир и мой Валерий учились вместе, ходили на занятия по сольфеджио к одной учительнице.
— Да вы что! — затрепетала секретарша. — он такой талантливый! Он — гений!
— Да, гений, — со сдержанным достоинством улыбнулась я и прибавила, — а хотите я вас познакомлю?
— Да вы что! — затрепетала секретарша.
— Одну минуту! — воскликнула я, лихорадочно соображая, где можно позвонить, — Ждите меня здесь, я уточню, когда он свободен.
— Можно позвонить? — спросила я вахтёра, упитанного старичка-боровичка, сидевшего за стойкой с таким самодовольным видом, словно он генерал.
— Не положено! — высокомерно поджал губы тот и демонстративно отвернулся.
— Мне очень надо! — взмолилась я, а в моих пальцах магическим образом появилась пятёрка. — Я быстро!
— Ну если быстро, — деланно вздохнул румяненький старичок и пять рублей исчезли в его лапах со скоростью падения рубля в лихие годы.
«Хоть бы он был дома», — взмолилась про себя я, набирая заветный номер:
— Аллё! Велимир?
— Слушаю, — донёсся знакомый баритон и я возликовала.
— Это Лида! Лида Горшкова!
— Что случилось Лида?
— Я в Москве.
— О! Ну это же замечательно! Если хочешь, мы можем сходить в ресторан или в кино. Или на ВДНХ завтра. Но на ВДНХ я могу только до обеда. Потом у меня репетиция.
— Нет, Велимир, мне очень нужна твоя помощь, — взмолилась я, — если я приглашу тебя на квартиру к подруге, ты сможешь прийти? Сегодня? Очень надо! Вся надежда на тебя, Велимир!
— Всё так серьёзно? — переспросил он.
— Дело жизни и смерти! — воскликнула я, и старичок-вахтёр вздрогнул и укоризненно взглянул на меня.
— Куда идти и во сколько? — тон Велимира стал деловым.
— Я перезвоню тебе в течение часа и уточню, — сообщила я и положила трубку.
Многословно поблагодарив хитрого старичка, я бросилась обратно в приёмную.
— А знаете! — сказала я, — у меня для вас сюрприз.
Секретарша заволновалась и оторвалась от машинки.
— Представляете⁈ Офелий Велимиров сегодня вечером абсолютно свободен, — сообщила я с радостно-заговорщицким видом. — Я рассказала ему про вас. И он согласился встретиться. Так что я могу вас познакомить. Если хотите, конечно же.
Лицо секретарши пошло пятнами. Глаза мечтательно вспыхнули.
— Вот только я не москвичка, поселили меня в гостиницу «Волна», а она ведомственная. И я не уверена, что стоит приглашать человека такого уровня туда.Да и могут не пустить. А к нему домой напрашиваться неудобно. Он холостяк, живёт один. Нет женской руки. В доме может быть не убрано. Ну, вы же понимаете…
— Да-да, вы правы, — занервничала секретарша, хлопая глазами. — Но мы можем сходить в ресторан.
— Увы, — загрустила я, — Офелий Велимиров — человек публичный и ему нельзя появляться в таких местах без согласования со своим руководством. Вряд ли он пойдёт в ресторан. Даже не знаю, что и делать. Он только сегодня вечером свободен, а потом у него премьера.
— Премьера у него уже была! — всплеснула руками секретарша, — позавчера.
— Тем более, — поддакнула я (ну, а что я сделаю, если я плаваю во всём этом, как дохлый крокодил в Амазонке).
Секретарша задумалась, не замечая, как в волнении мнёт и комкает свежеотпечатанные листы.
«Ну же! Думай правильно! Думай!» — послала мысленную команду ей я.
— О! А ведь мы же можем посидеть у меня, — немного подумав, сказала секретарша.
— Отлично! — просияла я, — диктуйте адрес. Во сколько подъехать?
В девять вечера мы с Велимиром стояли у подъезда типичной двухэтажной «хрущёвки» желтого кирпича в одном из спальных районов.
— Второй этаж, пятая квартира, — сказала я, заглянув в листочек, когда Велимир рассчитался и отпустил такси.
— Во что ты меня втягиваешь, — вздохнул Вилимир и стал похож на большого свирепого кролика.
— Мне нужно, чтобы ты весь вечер отвлекал её, — в тысячный раз повторила я, — уболтай её, целуйся там, что хочешь делай. Да хоть трахни, без разницы. Но вы не должны выходить из кухни.
— Это так отвратительно, — опять начал ныть Велимир.
— Ну, я же тебе помогала, — привела убойный аргумент я, — представляешь, если бы Лилиана Михайловна проведала, с кем действительно ты проводишь время?
— Спасибо тебе, — надулся Вилимир и не удержался от подколки, — ты очень великодушна, Лидия.
— Спасибо будет, когда ты мне поможешь, — безапелляционным тоном сообщила Велимиру я, и потянула его в подъезд, проигнорировав шпильку, — пошли уже. Время.
Инна Станиславовна (а именно так звали секретаршу) подготовилась к нашему визиту с размахом. Очевидно поэтому она назначила его в столь позднее время. Хотела блеснуть и пустить пыль в глаза (а нам с Велимиром, блин, пришлось больше часа сидеть в парке на лавочке и ждать).
Ужин протекал уныло и шаблонно. Пока я, тихо позвякивая столовыми приборами, с аппетитом поглощала греческий салат и котлеты, Инна Станиславовна, приодетая в ядовито-лиловое платье с большим, вязанным крючком, кружевным жабо, приговаривала, поминутно заглядывая в глаза Велимиру:
— Как прекрасно вы исполняете прелюдию ми минор номер четыре! Я в восхищении! Готова слушать её и слушать!
Я скосила глаза и заметила, как Велимир подавил страдальческий вздох и укоризненно посмотрел на меня.
— А канон ре мажор! Это божественно!
Ужин был накрыт в большой комнате, которую Инна Станиславовна называла «зал». На зал эта комнатушка была мало похожа, но москвичам виднее.
Документ, который мне нужно было заменить, находился, по сведениям «опиюса», в кабинете. Как понять где у неё кабинет, если в квартире всего две комнаты? Одна из которых — зал. Логично, что вторая — спальня. Но, может быть, Инна Станиславовна спит в кабинете?
Как бы там ни было, нужно было действовать.
— Такое чудесное вино, — вклинилась я, протягивая свой бокал Велимиру, — долейте нам с Инной Станиславовной вина, пожалуйста. У меня есть тост.
Инна Станиславовна, которую я перебила на описании её восхищения от фуги Франка с вариацией си минор, недовольно нахмурилась. Велимир так вообще готов был заплакать. Мне их обоих было по-человечески жаль. Но задание есть задание и его надо было выполнять. Иначе не видать мне таких денег, как нарисовал на салфетке «опиюс».
Поэтому я протянула бокал и провозгласила:
— Предлагаю выпить за то, чтобы в глазах наших любимых была только радость и любовь! — признаюсь, текст тоста я сплагиатила у бедного Эдички, но других тостов, подходящих к событию, я не знала. — За любовь положено пить до дна!
Я внимательно проследила, чтобы голубки выпили вино до дна, а сама, незаметно отставив полный бокал в сторону, сказала:
— А давайте потанцуем?
Инна Станиславовна и Велимир уставились на меня с таким осуждением, что мне аж стало больно. А я что? Я — ничего:
— Вы потанцуйте. А я схожу, носик припудрю.
И проявила благородство, оставив два любящих сердца вместе. А сама вышла искать документ.
Всё оказалось не так уж и страшно — Инна Станиславовна действительно спала в некоем подобии спальни-кабинета. Все стены были заняты стеллажами с книгами и бумагами. Книг было не просто много, а очень много. Книги стояли на полках и стеллажах в два ряда, громоздились стопками на полу и подоконнике, пылились под креслом и на кушетке. А посередине комнаты сиротливо красовалось узкое монашеское ложе, достойное Фомы Аквинского (после того, как он нагулялся и заявил, что бабы — зло, если только я опять не путаю).
Капец! И как я в этом бедламе найду нужный документ⁈
Могучим усилием воли подавив зарождающуюся истерику, я принялась судорожно осматривать чёртовы полки!
Здесь?
Вроде нет, только книги?
А здесь?
Здесь?
Или здесь⁈
Мои руки затряслись от напряжения. На лбу выступили капли пота.
