Тем часом мой семнадцатилетний организм настоятельно потребовал подкрепления, и я перешел на быстрый шаг с пробежками. В столовой вполне могли бы все разобрать, и шиш тебе останется. Талон, правда, не пропадет, его можно было бы и завтра использовать, но оставаться голодным до вечера было что-то совсем неинтересно… Вот я и поднажал.
Влетел в столовую, когда труженики поварешек и кастрюль уже гремели посудой, завершая основную часть рабочего дня. Но я успел и получил свой комплексный обед: салат «Витаминный» (капуста, морковка, яблоко), борщ, макароны по-флотски, компот из сухофруктов, три куска хлеба. И горчицы сколько влезет.
Азартно умяв все это, я ощутил, что надо бы, конечно, чуть передохнуть. Времени у меня хватало. Электрокара тут уже не было, понятно, что Саша на нем уехал. И я немного посидел в тенечке, наслаждаясь предосенней красотой голубого неба с белоснежными облачными барашками… а затем неспешно пошел к складу, утрясая потребленные калории.
Саня, увидев меня, аж присвистнул:
— Ух ты! Как денди лондонский одет… Где прибарахлился? А хотя догадываюсь! Никак, сосед подогнал? Витек?
— Он самый.
Саша неодобрительно покачал головой:
— Все не угомонится никак… Говорил я ему, фарцовка до добра не доведет! Он комсомолец, не знаешь?
— Не знаю, — сказал я и мысленно окатился холодом.
А я-то сам, Родионов Василий Сергеевич — я комсомолец или нет⁈ Вот вопрос… Комсомольский билет? Что-то не припомню у себя такого документа. В экзаменационном листе… нет, там упоминания не было. Черт, надо порыться в шкафу, в тумбочке…
— Хотя… — в раздумье протянул Саша…
— Что — хотя?
— Хотя если подумать, он полезные вещи реализует. Недешево, да. Но за них и переплатить не жалко.
С этим невозможно было не согласиться, и я кивнул. И напомнил:
— Сань, а ты на станцию звонил? Насчет погрузки-разгрузки?
— А! — вскинулся он. — А то как же. Сказали, через пару дней должен состав подойти с бытовой техникой, на него нас и подрядят. Значит, на тебя рассчитывать?
— Железно!
— Все, заметано. Ну, переодевайся, да пошли пахать!
Я вновь напялил спецодежду, и мы занялись бесконечной рутиной, причем на пару часов Савельич «не в службу, а в дружбу» сдал нас в аренду на другой склад, где срочно понадобилось загрузить в кузов ГАЗ-53 два громадных электродвигателя неизвестно от чего. На мой взгляд, такой мотор мог ворочать винт крейсера или субмарины… Но это, конечно, домыслы. Как с помощью ручного гидроподьемника мы — пять работяг, считая нас с Лаврентьевым — затолкали на борт грузовика обоих электромонстров, это, конечно, отдельная песня. Преимущественно, матерная. С задачей справились, но когда «газон», наконец, завывая хорошо знакомым мне двигателем, повез эти чудища, я вдруг ощутил себя древним египтянином на строительстве пирамиды Хеопса. Ух!..
И вернувшись на химсклад, позволил себе дерзко заявить:
— Николай Савельич! Нам за такую работу усиленное питание надо. Еще бы по паре талонов выдать! Двойной обед.
— Ишь ты, гляньте на него! А золотой червонец 1923 года тебе не выдать?
Что я уже успел отметить в Савельиче — так это способность к внезапным выбросам эрудиции с разных сторон. Вот прямо загадка, откуда что берется!
— Не откажусь, — сказал я, на что Козлов замахал руками:
— Ладно, ладно! Давайте работать, еще целый час до конца рабочего дня.
Естественно, я в памяти держал, что без пяти шесть… Как назло, последний час потянулся долго, но это уж так всегда бывает. Где-то без четверти я спросил разрешения позвонить, получил таковое, и строго без пяти набрал номер, разумно рассуждая, что пунктуальность — именно то, что в общении с Леной работает в большой плюс.
Трубку схватили после первого же звонка:
— Да?
— Привет! Звоню как договаривались.
— Ценю. У меня тоже все по договоренности. Подходи примерно в двадцать минут седьмого.
Говорила Лена приглушенно и невнятно, таясь от сослуживцев. А может, и просто так, от таинственной значимости происходящего. Ведь дело нам предстояло сугубо конспиративное… Переодеваясь, я чувствовал, как разбирает меня нетерпение — и старался его сдерживать.
Переоделись, вышли. Саша достал сигареты:
— Погоди, покурим… Или торопишься?
— Да, Сань, спешу. Извини.
— А, ну понятно, — он многозначительно улыбнулся. — Святое дело, готов повторить… Если что, вечером в общаге расскажешь!
— Ладно, — я улыбнулся тоже.
Итак, восемнадцать двадцать! Я соразмерял свой ход с тем, чтобы точно в эту минуту стукнуть в дверь отдела кадров. Все шло по плану, в 18.15 взбежал на портал главного корпуса, вошел, узрел просвещенную бабулю…
И что вы думаете? Она опять читала! На сей раз газету. Похоже, это была «Комсомольская правда». На меня старушка цепко глянула поверх очков.
— В отдел кадров! — веско заявил я. — В обед был, помните?
— Помню, помню, — покивала она. — Первокурсник. Проходи…
Я поднялся, глянул на часы. 18.19. Молодец!
И открыл дверь.
Лена тотчас же выглянула из своего закутка:
— Привет, заходи! Я сейчас.
Она чем-то погремела в невидимой комнате, выскочила оттуда, откинула крышку барьера. Я прошел, пошутил:
— Вот и удостоился попасть в святая святых…
— Это еще не то, — загадочно произнесла она. — Это лишь первое приближение!
Тут я заметил, что в правой руке у нее связка ключей, среди которых есть прямо-таки амбарные экземпляры.
— Идем, — она сперва закрыла входную дверь, затем пошла к дальней двери, грубо обитой листовым железом и не менее грубо выкрашенной в так называемый «шаровый», то есть серый цвет. Я шел следом, с удовольствием глядя на ее ножки в чулках телесного цвета.
— Вот теперь приближаемся… — торжественно произнесла Лена.
Замок дважды звучно щелкнул, она с усилием потянула тяжелую дверь, я поспешил помочь. И мы вошли в полутемную и тесную комнату, со всех сторон стиснутую шкафами и стеллажами.
— Ага! Значит, это и есть ваш архив?
— Он самый, — Лена оглядела его, словно помещица собственную кладовую. — Личные дела сотрудников чуть ли не со времен войны! Самое старое, что я своими глазами видела — сорок девятый год. Может, и старше есть, не знаю.
— Интересно, да, — признал я, тоже озираясь. — Слушай, а почему ты так изумилась, когда я про Беззубцева спросил?
— Почему?.. — переспросила она, идя взглядом по ярлычкам на ящикам шкафов. — Потому, что в самом деле наслышана! От папы и не только.
— Так. А можно поподробнее?
— Можно.
Я узнал, что папа Лены — ученый. Доктор наук. И здесь, в Политехе, когда-то работал. Сейчас, правда, увлеченно трудится в НИИ…
— Тоже химик?
— Близко к этому, но не совсем. Физическая химия.
— Очень почтенно, — поддакнул я к явному удовольствию собеседницы. — И он Беззубцева знал?
— Собственно… — Лена раскрыла один из шкафов, полезла туда. — Собственно, и сейчас знает. Но не общается, конечно.
Она вытащила объемистую сильно потертую картонную папку.
— Ну вот, — объявила не без гордости. — Профессор Беззубцев Илья Аркадьевич в концентрированном виде!
— Превосходно. Так я понял, что мнение твоего папы о нем более, чем критическое… Кстати, как его зовут? Папу, разумеется.
— Папа мой — Игорь Сергеевич. А тебе это важно?
— Ну должен ведь я знать твое отчество.
Девушка хмыкнула со сложным душевным оттенком.
— Пойдем в большую комнату? Здесь неудобно.
Мы вернулись в зал, сели за стол. Лена вернулась к теме:
— Так вот, мнение у папы такое: талантливый, но беспринципный. Абсолютно.
Игорю Сергеевичу Никонову довелось поработать под руководством Беззубцева, тогда еще доцента. Вот и сложилось у него твердое, бесповоротное мнение: блестящий ум, несомненная научная одаренность. И… беспредельный эгоизм. Полнейшее отсутствие эмпатии. Черствость души.
— … ты знаешь, — Лена сдвинула брови, не ведая, должно быть, какое наивное очарование приобрело ее лицо от этого. — Я и сама убедилась в этом. Вот тут, просто пока сидела за столом, сплетни слушала. Да, женскую болтовню надо надвое делить, это я знаю. Но и дыма без огня не бывает!
