Для вас это — ерунда,
Подумаешь еда!
Полейте их томатом,
Посыпьте чёрным перцем,
Смешайте с тёртым сыром,
Запейте их вином.
Андрей Макаревич (Бедрос Кирков — папа Филиппа)
Сидели, пили в своём купе чай. Не совсем купе, в том же плацкартном вагоне ехали, но как-то этот закуток ведь называется, пусть будет купе для простоты написания. Было утро. Да, даже день уже, одиннадцать часов. Только Канаш проехали. Железнодорожный узел, соединяющий столицу Чувашии Чебоксары с остальным Миром. Вовка вылетел на перрон и купил у торговок варёной картошки и пирожков с рыбой. Дорого, но денег теперь немного было. Даже чуть больше, чем немного, перед Канашем Фомин их из валенка вынул и посчитал, оказалось, что розовых новых сторублёвок там не одна, а аж семь штук, плюс другие боны, в сумме получилось без пяти рублей девятьсот. Дядька в «пальте» оказался старателем с Урала, где-то под Нижним Тагилом золото мыл. Деньги получил и решил к себе на 101 километр податься. Увидел в позе зю, подметающую проход, проводницу и взыграло ретивое. Сидел уже за изнасилование. Теперь на вторую ходку раскрутился. Вовку хотели в Казани задержать и вдумчиво показания снять. Пришлось козырнуть Аполлоновым. Не поверили и пошли начальника поезда назад выцеплять. Тот подтвердил и тут какой-то капитан упёрся. Нет и всё. Дело, мол, не чистое. А у самого лицо нечистое. Весь в следах оспы и ещё фурункул сине-жёлтый у уха. Бр-р. Не сильно хотелось с ним вдумчиво беседовать Фёдору Челенкову.
Вовка попросил Ивана Никифоровича — Начальника поезда, сообщить генералу. Упирался здоровяк здорово, боялся гнева разбуженного в неурочное время вип — пассажира, но потом махнул рукой:
— Ладно, парень, ты мне почти дочь спас. Это дочь фронтового друга. У него плохо всё со здоровьем, сердце шалит. Опекаю, вот и его и дочь, жизнь три раза он мне на фронте спасал. Если бы не ты, мог и его и Татьяны лишиться. Рискну. Разбужу генерала.
Абакумов, и Берия, и Ежов, наверное, больше бы ужаса вызвали, но генерал — полковник в полной форме, орущий на весь линейный отдел в здании железнодорожного вокзала в Казани, тоже зрелище для бывшей столицы Казанского ханства явление не ординарное.
— Ты, сучонок, у меня на Сахалин поедешь, завтра же рядовым, там будешь между медведями порядок наводить. На допросы их вызывать.
— Товарищ генерал-полковник, разрешите …
— Пошёл вон отсюда. Кругом. Шагом марш. Да, б**дь, ты и ходить не умеешь. Кто тут старший есть?
И ещё пять минут в том же духе. Потом глянул на сидевшего в изоляторе за решёткой Вовку.
— За женщину заступился. От насильника спас. Молодец. Орёл. Ты меня Владимир второй раз удивляешь. Часов в десять зайди ко мне в вагон.
Вовка добрался до своего места. Попросил, чего-то шмыгающую носом, проводницу разбудить его в девять, мол, «енерал» видеть хотят, опять угнездился под матрасом, но тут его потрясли за ногу. Оба на! Проводница.
— А у этой проводницы
Шелковистые ресницы!
Ты мне долго — долго будешь сниться,
Проводница, проводница. — Пропел Вовка полушёпотом.
Татьяна охнула. Татьяна присела. Татьяна схватилась за щёки.
— Боже …
— Тихо. Тихо. Это песня есть такая. Чего вы хотели?
Убрала руки от щёк и одной шлёпнула по одеяло-матрасу. Приблизительно по тому месту, где у Вовки зад выпячивался.
— Напугали женщину. У меня сын.
— Поздравляю вас. Вы что-то хотели, — ну их этих проводниц.
— Владимир. Мне всё равно не спать. Ты, если хочешь, иди в моё купе. Там и сквозняков нет и одеяло у меня толстое.
А чего? Поспать в тепле хоть до девяти часов. Пошёл. И прямо вырубило. Еле растолкала его Татьяна. За окнами сумерки ещё. Только светать начало.
— Девять часов, Володя. Я тут чай заварила. Будешь с сухариками? Папа жарит с чесночком и лучком.
— Конечно, пойду, умоюсь и зубы почищу.
— Кхм. Там очередь. Большая. Ты лучше к дяде Ване в вагон. Ну, к Ивану Никифоровичу, у него вагон там купейный — пассажиров не много.
Зря сухариками хрустел. Теперь выхлоп чесноком. Как от Ван Хельсинга, ну, который с вампирами рубился. Выглянул Вовка в коридор. А там опять очередь. Так и попёрся к генералу. Горынычем.
Вагон не производил впечатления — дорохо-бохато. Потёртое зелёное сукно на столе, да ещё и в кляксах чернил. Стулья разномастные. Не для весёлого путешествия апартаменты, для рабочих поездок. Вот и к приёму Фомина никто не готовился и разносолов с икрой чёрной и заморской баклажановой не выставлял. За длинным столом для совещаний из закусок был только графин с водой. Сам Председатель всесоюзного общества «Динамо» сидел за письменным столом заваленным бумагами и чего-то строчил перьевой ручкой, часто макая её бедную с головой в обычную стеклянную непроливайку.
— А, Володя. Ты в следующий раз днём дерись. Разбудили среди ночи, так и не уснул больше. Поворочался и работать пошёл, — Аполлонов и, правда, осунувшимся выглядел.
— Я …
— Да, шучу. Слушай, Володя, я, что хотел спросить-то. Вот у тебя форма была другая. Где взял?
Нда. Где взял легко ответить. Сам сделал. Труднее, а откуда мысли про такую экипировку. Врать надо красиво. И умно.
— Сам сделал. Смотрел, как люди калечатся на играх и как-то само в голову пришло, что нужно некоторые места защитить. Нет, ведь, ни у кого защитного снаряжения. И спортивной формы единой тоже нет. Игроки некоторых команд выходят на лёд в футбольных трусах и рейтузах, другие — в сатиновых шароварах, надетых поверх тёплого белья, третьи — в байковых тренировочных костюмах. Слышал от тренера, что в Москве нападающие и защитники покупают в спортивных магазинах тяжёлые вратарские щитки для игры в «бенди» и привязывают их к голени. Это затрудняет бег, зато предохраняет от ударов шайбы и клюшки. Вот и экспериментировал. Видели ведь, как меня несколько раз специально соперники и клюшкой били и о борт ударить хотели. Один прямо по пальцам клюшкой стукнул, хотя, уже не играли. Был бы без защиты в больнице сейчас лежал с переломами и голени и пальцев.
— А как же: «В хоккей играют настоящие мужики, а не трусы».
— Аркадий Николаевич. Вот представьте. Просто представьте. Заявились мы в следующем году играть на кубок Шпенглера. Сборной Москвы, например. А в чемпионате, Боброву вот так по голени стукнули и сломали ногу и Чернышёву, а Анатолию Викторову пальцы сломали. Тот же товарищ, что и мне хотел. Поедем на кубок без ведущих игроков и проиграем позорно, а всё потому, что не надели амуницию, всё потому, что не трусы. Приедут проигравшие хоккеисты, а руководство нашей страны решит, что раз проигрываем, то и не нужно этот спорт развивать. Или играют все у нас в хорошей защитной экипировке. Специалистами изготовленной по моим образцам. И все здоровые поехали на этот турнир и завоевали первое место. Кубок в СССР привезли и выставили в стеклянном ящике перед входом на стадион «Динамо». И у нас народ будет гордиться нашими победами и там, на Западе, будут знать, что у нас выросло поколение Победителей и нам всё равно воевать и побеждать. Или играть в хоккей и побеждать. Мы всегда победители.
— Ух ты! Словно не пацан шестнадцатилетний, а член ЦК сказал. Сильно. Можешь всё это на бумаге оформить? Я команду дам, в «Советском спорте» напечатают! — генерал от избытка чувств даже вскочил и круг у Вовки за спиной сделал. Потом подошёл и хлопнул его по плечу.
— Ох! — хлопок, так хлопок, чуть ножки у стула не подломились. Точно синяк будет.
— Молодец, Володя. Вот этого мне и не хватало. Статью в Комсомольской правде читал?
— Нет. — Такой газеты и не выписывали в тех местах, где он мог прочесть. Только если специально в библиотеку идти, так еле живым вечером до дому после тренировок добирался.
— Держи. И скажи, как прочтёшь, что думаешь, — Аполлонов сунул ему Комсомолку со статьёй на первой страницу всю исчёрканную карандашом, — Да, кто бы сказал. До седых волос дожил и у пацана совета спрашиваю, — Вовка оторвался от статьи, — Да ты читай, — увидел генерал-полковник, — это я по старости сам с собой уже разговариваю.
