Выслушав меня, Кречет задал только один вопрос:
— Сон?
Я утвердительно кивнул, и дядька больше ничего не сказал — а вот лицо Ждана приняло крайне недоверчивое выражение. Коловрат же, явно заинтересованный моими словами, поспешил уточнить:
— А как ты хочешь сжечь зелье?
Я пожал плечами:
— Способ только один. Этой же ночью, пока поганые не возобновили обстрел, я проберусь в лагерь в половецком одеянии. В сопровождение я могу взять лишь двух, самое большое трех человек. Большой отряд, да даже десяток вороги заметят наверняка, а вот малая сторожа может и проскользнет между дозорами… Кроме того, возможно, нам придется какое-то время провести в самом лагере в поисках хранилища запасов огненного зелья. Наверняка оно не очень удалено от пороков — а зайти я хочу от реки, со стороны города. Да, противник наверняка внимательно следит за подступами со стороны Рязани — но пытаться пройти сквозь лагерь еще опаснее… Я бы пошел один — но хранилище с зельем наверняка надежно охраняют. Так вот охрану нужно будет хотя бы отвлечь, дать мне запалить хоть один фитиль, чтобы там все рвануло к хренам собачьим!
На последних словах мои верные соратники невольно заулыбались. При этом наиболее заинтересованное выражение приняло лицо Коловрата, в глазах которого заплясали веселые огоньки. Решив немного поумерить оптимизм боярина, я продолжил с максимальной твердостью в голосе:
— Однако, други, важно понимать — все, кто пойдут со мной в лагерь, назад уже не вернутся. Взрыв…
Тут я запнулся, оговорившись, и невольно смущенный вопросительными взглядами товарищей, после чего продолжил:
— Вспышка пламени будет мгновенной — и каждый, кто окажется рядом с хранилищем зелья, мгновенно погибнет. И нет — предупреждаю твой вопрос, дядя — не пойти я не могу. Ибо только мне известно, как нужно правильно поджечь горшки с китайской огнесмесью — я видел во сне ее действие. Мне идти — наверняка!
Кречет, вопреки мои ожиданиям, не стал спорить или отговаривать, а ответил спокойно — и в тоже время очень твердо:
— Значит, и я пойду с тобой.
Я было открыл рот, чтобы возразить — но встретившись взглядом с глазами дяди, осекся. Он принял решение с той же решительной твердостью, что и я — и менять его не собирался. Мне осталось лишь склонить голову и благодарно улыбнуться:
— Спасибо.
— Я пойду!
Коловрат, промедливший всего пару секунд, свою кандидатуру выдвинул крайне горячо, буквально закричав! Видимо, стало стыдно за мгновение слабости…
— Нет, боярин, негоже тебе идти с нами. У нас с дядей в жилах течет и степная кровь, и худо-бедно за половцев мы сойдем. А вот ты — нет. Ты чистый рус… И ты, Микула, также пойти не сможешь.
Я жестом руки остановил попытавшегося было встать здоровяка-северянина.
— Ты настоящий батыр и не можешь не привлекать внимания, мой друг. А это — самое худшее для нашей задачи.
— Без меня вам не обойтись.
— Не обойтись!
На невеселую улыбку Ждана я ответил столь же мрачной ухмылкой. Но действительно, без бродника, у которого настоящий талант к диверсионным операциям, к тому же в совершенстве владеющего половецким и действительно похожего на смуглого степняка больше прочих в нашей дружине, я поиск порохового склада поганых просто не представлял. А вот Евпатий, как видно, никак не может успокоиться — вскочил на ноги и принялся страстно, горячо меня убеждать:
— Я знаю половецкий не хуже прочих. А что ликом чистый рус — так кто в темноте ко мне будет приглядываться, особенно если надеть одеяния степняков?! И потом, разве так отличны половцы от нас? И разве среди них не встречаются светлые ликом мужи, рожденные от похищенных и обращенных в полон русских дев? Зато клинок мой точно лишним не окажется!
Немного помявшись, я все же согласился:
— Быть посему, боярин, твое право. Коли хорошо подумал… Что же, у нас целый день на подготовку. Хорошо бы найти чистое исподнее и перешить его так, чтобы свободно накинуть его сверху на степняцкий халат и кольчугу. Даже в качестве плаща — светлое на белом снегу будет не так заметно. Кроме того, нужно определиться, кого мы отправим гонцом к воеводе в Переяславль — а кого к князю Юрию Всеволодовичу…
…День в спешных приготовлениях пролетел быстро. Сразу после раннего приема пищи вся группа, включая спасенных полоняников, углубилась в лес, где мы и разделились. Так, большая часть дружины вместе с увечными и с недовольным Микулой во главе отправилась вниз по течению реки. Им придется искать любой возможный кров и поднимать раненых на ноги — а при случае защищать мирняк. Так что задача у ельчанина и отправившихся с ним воев далеко не такая безопасная, как может показаться на первый взгляд.
Четверых наиболее смышленых и красноречивых дружинников, разбитых по парам, мы отправили гонцами на север — а сами весь день шли лесом, чтобы подобраться к Оке и уже по льду реки ночью обойти город. Учитывая плотность степняцких разъездов — задача далеко не тривиальная. У меня, правда, возникла шальная мысль напасть на один из них, перебить, завладеть лошадьми и уже под видом дозора подойти к лагерю. Но, разглядев с лесной опушки один из дозоров, насчитывающий семерых всадников, от идеи отказался — стоит уйти хотя бы одному татарину, чтобы весь план накрылся медным тазом. Лучше пробовать силы ночью, как и договаривались изначально — воспользовавшись импровизированными маскхалатами и понадеявшись на наше малое число. Дозоры ведь рыщут в поисках сильных отрядов, а не горстки орусутов… Да и к вечеру (судя по моим сновидениям) монголы, видимо всполошенные нашим нападением на обоз, поймут, какими ничтожными силами мы атаковали на самом деле. А значит, число дозоров должно сократиться…
Так оно и получилось. Как только сумерки сгустились, мы вчетвером спустились на лед и двинулись к Рязани, напряженно всматриваясь вперед в страхе заметить приближающийся конный разъезд. Но — пронесло. Всадников заметили уже у города, и, двигаясь под самым берегом, спешно залегли в снег, пережидая, пока дозор удалится к лагерю. А потом очередной рывок вперед — и вот, мы уже поднялись наверх да обогнули крепость.
И теперь с каждым шагом стена надолбов становится все ближе…
Все пространство вокруг заливает белесый, призрачный лунный свет, и если бы не «маскхалаты» — нас бы уже заметили. Пока же маскировка здорово выручает, да и пробираемся к частоколу мы между двумя дозорами, выдавшими свое положение кострами. Возможно тот факт, что ночь сегодня ясная и очень светлая, на самом деле сыграл нам на руку: татары ведь наверняка уверены, что при полной луне заметят пошедших на вылазку орусутов. И потому вряд ли очень старательно вглядываются в сторону Рязани — скорее отогреваются у костров, проклиная сильный мороз и то, что именно им выпал черед сторожить подходы. В любом случае четыре фигуры в белом, следующих к надолбам чуть пригнувшись, пока никто не заметил…
Мы молчим. Ни я, ни Кречет, ни Коловрат со Жданом за все время пути не произнесли и десятка слов. Сейчас — чтобы не выдать себя лишним звуком. А до того — наверное, потому, что говорить ничего не хотелось… Каждый из нас решился пожертвовать собой. И каждый в душе наверняка переживает, скорбит, скучает по близким… Сомневается.
Сомневается так же, как сомневаюсь и я…
Утренняя решимость после увиденного наяву уже давно растаяла туманной дымкой под лучами солнца… Сейчас, механически переступая ногами, я либо гоню от себя тяжкие думы (и тогда идти становилось легче), или вновь уступаю унынию, сокрушаюсь над очень простой мыслью: меня сегодня не станет. Точно не станет.
И вот поверить в это, как и принять, оказалось выше моих душевных сил.
Самопожертвование… Высшая воинская, да и просто людская доблесть… В пылу схватки, когда адреналин в крови зашкаливает, ты готов на многое — и с присутствием смерти не то, чтобы смиряешься, а скорее о ней просто не думаешь. Не успеваешь подумать. Успеть бы ударить первым и точно попасть, или выстрелить! Где-то в глубине души понимаешь, что враг может оказаться быстрее, точнее, удачливее — но не предаешь этому особо значения. Ибо помимо потаенного страха тебя ведет и боевая ярость, и ненависть к врагу, и азарт, и отчаянное желание победить, взять верх в схватке! И слепая вера в то, что сегодня у тебя ТОЧНО все получится, и ты еще увидишь закат этого дня…
