и дела у деревенских аналогичные. Тут же порядок, что, когда и зачем, веками отработанный, от стариков молодым в наследство переходит, меняясь лишь незначительно. — Пойду провожу вас, устроиться помогу, благо вещички ваши я с того времени так и хранил в сундуке, не выбрасывал. И вижу вот, что не зря.
— Вот это и вовсе славно! — обрадовался я. — И инструмент мой сохранил?
— И инструмент твой, все честь по чести, как оставил ты, так и лежит, — огладил он свою бороду.
— Ай как хорошо! Это ж, я уже сегодня вечером смогу руки любимым делом побаловать! — и я действительно был этому несказанно рад: на драконьем озере нормального инструмента не было, только нож Дара, да то, что я из камня смастерить смог. Для простенькой грубой резьбы так-то и этого хватало, но душа-то просила большего! Душа-то рвалась творить! Сколько задумок пришлось отложить на «может когда-нибудь» из-за того, что инструмент не позволял, сколько хороших мыслей было загублено в процессе воплощения, не перечесть!
Кстати, надо будет к кузнецу в обучение напроситься — чую придется мне рано или поздно вновь на то озеро попасть, так может от делать нечего, там и кузню сварганить удастся? Чем Творец не шутит?
День прошел весело: деревенские даже дела отложили и после обеда импровизированный праздник-встречу устроили. Приятно, когда тебе рады, ангел возьми!
Разошлись далеко за темно. И кто радовался больше, Ритка или я, еще не известно. Но силы у людей не бесконечны. Устают они даже радоваться. Так что разошлись по домам. Ритка ушла спать, я же добрался до своих инструментов.
Вышел во двор, достал чурочку-заготовку и в свете звезд принялся ее оглаживать ножичком, да после угольком рисунок размечать. Ну, а после разметки за резцы взялся.
— Михаил, ты чего это в темноте сидишь, глаза портишь? — спросил Апанас, среди ночи из дому до нужника вышедший. — Хоть лучину бы запалил тогда уж.
— Не переживай, Дядь Апанас, — с улыбкой отозвался я. — Ночь — не ночь, темнота — не помеха. Это Ритка от сюда сразу домой попала, а мне много где поскитаться пришлось, пока дорогу к отчему порогу нашел. Многому научиться… Я теперь в темноте лучше кошки вижу. Как днем ясным, просто цвета другие немного.
— Чудные вещи ты говоришь, — покачал головой Апанас. Помолчал. Сел рядом. — Да и изменился сильно. Не с лица. Внутри.
— Странно было бы, если бы не изменился, — пожал я плечами, не отрываясь от работы. — Хуже стал?
— Не знаю, — ответил он, прислоняясь спиной к стене избы. — Жестче стал. Опаснее. Вроде бы то же самое все, а в глаза глянешь, и свои опустить хочется.
— Что ж, значит надо будет за взглядом своим последить. Не хочу быть тем, перед кем глаза опускают. Мне нравится быть веселым, смешным, неопасным. Щенком, а не волкодавом.
— А на самом деле?
— А сам как думаешь?
— Думаю, что если до своих «скитаний» ты шатуну мог шею сломать, то теперь волкодав с тобой рядом щенком казаться будет.
— Устал я от этого, Дядь Апанас. Страх по пятам за мной ходит, где не появлюсь. Страх и жадность. Боятся, но хотят использовать. Верия сказала, что ты мудрый мужик. Подскажи, как быть, а? — отложил я чурку и инструмент.
— Собой будь, вот что я тебе скажу, Михаил. Не рядись ты ни Щенком, ни Волкодавом: все одно, для Щенка клыки великоваты, а для Волкодава хвост калачиком и виляет слишком приветливо. Хочется — щенком прыгай да от удовольствия повизгивай, ну, а прижимать начнет, так и клыки в дело пустить можно. Или не пустить — тут уж только тебе решать.
— Если я клыки в ход пущу — пустыня будет.
— Вот я и говорю — только тебе решать. Но самое главное — в себе самом разберись. Сам пойми, кто ты есть и кем быть хочешь.
— Самое сложное во Вселенной — это в себе разобраться, — устало сказал я.
— Разберешься, — уверенно ответил Апанас. — Молодой ты еще. Успеешь.
От этих его слов меня против воли на «хи-хи» пробило. Сам понимаю, что глупо, а остановиться не могу, хихикаю, словно умалишенный.
— Ты чего? Я смешное что-то сказал, — улыбнулся Апанас. Я покивал, утирая выступившую от смеха слезу. — И что же?
— Да, так… Ничего такого уж особенного. Не бери в голову, — отмахнулся я, не став в подробности вдаваться. Не говорить же, что я его в десятки тысяч раз старше? Ни к чему это.
— Ты бы спать ложился бы, Михаил. Завтра с зорькой подниматься — работы много, если не передумал, конечно.
— Не беспокойся, Апанас, я дооолго могу не спать. И — нет, не передумал, — улыбнулся я благодарно этому бородатому мужику, который вот уже второй раз помогает мне просто так, по душевной доброте, без каких-либо тайных замыслов и Хитрых Планов. Не так уж много мне на пути встречалось таких людей. Причем, почти все они были именно в этом мире. Забавно.
— Ну, неволить не буду, — пожал плечами он. — Но сам, пожалуй, пойду на боковую. Я — человек простой, мне хорошо спать и хорошо есть надо, чтобы хорошо работать! До утра, парень! — попрощался он и ушел. А я снова взялся за резец, по которому так истосковались руки.
* * *
Закончить получилось быстрее, чем я рассчитывал. Видимо качество инструментов в руках, влияет не только на детализацию, но и на скорость. Но какая разница?
Когда я подмел за собой стружку и убрал на свое место резцы и нож Дара, который все это время покоился на дне моей спортивной сумки под лежащим там кимоно и сланцами (я за время своих «странствий» так привык к нему, что даже в родном мире не оставлял его далеко от себя, хоть и понимал, что это может грозить мне нешуточными проблемами в случае встречи с милицией), небо на востоке еще только-только начинало светлеть.
Я поставил метлу на место и пошел прочь со двора, держа свой путь на опушку леса.
Там нашел красивую полянку и остановился, немного не доходя до ее центра. Я поднял глаза к тускнеющим звездам и тихо позвал.
— Ладора… — легкий ласковый ветерок коснулся кожи моего лица, и я опустил глаза от неба. Ровно в центре поляны стояла женщина в простом белом сарафане до пят, украшенном красной вышивкой. С лева по плечу и груди до самого пояса спускалась толстая русая коса. Женщина была очень красива и, пусть это будет тавтологией, очень женственна. Не была она хрупкой, но именно женственности в ней было удивительно много. А еще мудрости и доброты в глазах.
Сверху, на голове ее был венок из полевых цветов.
— Здравствуй, О’Мао Логин, — чуть-чуть поклонилась она приветственно. — Ты звал меня?
— Здравствуй, Ладора, — поклонился я в пояс, отвечая на ее приветствие. В прошлые разы моего общения с богами столь вежливым я не был, так как чувствовал себя в своем праве. Но в этот раз… Она могла бы и не придти на мой зов. Тем более материализуясь. Ведь прекрасно знает, насколько это опасно. Но она пришла. Материализовалась, а не прислала аватар. Это заслуживает вежливости.
— Я приветствую тебя от имени всех богов этого мира. Мы хотели сделать это немного позже, но раз уж ты сам позвал…
— Спасибо, — поблагодарил я ее. — Этот мир был для меня первым. В нем я был счастлив. И я не хочу вредить ни ему, ни его богам. Хочу сказать, что не испытываю больше к вам ненависти. Ко всем вам. Всем богам всех миров. И, как вежливый гость, приветствую хозяев, — снова поклонился я. И это была правда — так или иначе, а я планировал поздороваться с местными богами. Просто это совпало с желанием помочь Верии. И это желание повлияло на выбор конкретной богини. Попытка призвать сразу все пантеоны выглядела бы глупо, я так думаю. Про ненависть, это тоже была правда. За годы проведенные на драконьем озере, особенно после возвращения из Инферно, я многое переосмыслил. На многое стал смотреть немного иначе.
— Спасибо, Логин, — улыбнулась женщина, делая шаг ко мне. — Это очень радует и меня, и остальных. Что заставило тебя изменить свое мнение о нас?
— Пожалуй, что Алекс. Его помощь в восстановление моего душевного равновесия. Его уроки вообще очень многое повернули в моем мировосприятии.
— Алекс? Царь Драконов? Золотой Алекс? — удивилась богиня.
— Царь? — удивился я.
— Ты не знал? — удивилась Ладора.
— А Рэне, выходит, Царица?
— Нет. Рэнеллена — младшая спутница, жена по-вашему. Алекс очень старый Дракон, у него несколько спутниц. Рэнэллена самая младшая
