какому-то странному капризу природы ещё вздымалась.
— Разрешите, — попросил я лекарей, и меня пропустили к тому, что уже даже не выглядело, как человек, а лишь сохранило похожие черты.
Обычное магическое зрение не дало ни черта. Как я, собственно, и предполагал. А вот взгляд через эфир показал мне очень многое. Во-первых, передо мной был действительно Сергей Скуратов. Точнее то, что от него осталось. Магическая энергия из него выкачивалась, но весьма хитрым способом: поток ментальной магии был словно завёрнут в тонкий слой магии эфирной и в таком виде покидал тело. В-третьих, делали это магические паразиты, вот только в Сергее, в отличие от Катерины, я их насчитал целых четыре штуки. При этом, они сильно отличались от того, которого я оторвал от источника Громовой.
Впрочем, об этих паразитах я мог сказать не очень много, так как они уже растворялись в тканях Скуратова, распадаясь на отдельные фрагменты.
Аппарат, попискивавший в такт сердцебиению, вдруг выдал сплошной сигнал. Я потянулся было, чтобы уже по привычке завести сердце Сергея и застыл. Потому что сердца, как такового уже тоже не было. Его волокна отслаивались, опадая куда-то внутрь организма чёрным пеплом.
Тело скрутило в последней судороге. Агония оказалась жуткой. Кожа, сухими лохмотьями слезала с черепа. Щёки ввалились и прорвались, являя свету коричневые зубы, крошащиеся от простого сжатия челюсти. Сухожилия перекосило, они стали рваться, расшвыривая куски чернеющей плоти по всей палате.
И, несмотря на это, Скуратов всё ещё был жив.
Я не знаю, как так вышло, но, когда с глаз отлетели иссохшие пергаменты век, я увидел в них безумие, вызванное дикой болью. В неистовом порыве челюсть рассыпающейся мумии открылась.
— Помогите, — кажется, раздалось оттуда.
Но я могу ошибаться. Возможно, мне всё это привиделось.
Через пять минут на простынях больничной койки чернела труха, бывшая когда-то плотью молодого человека. И, каким бы он ни был, он не заслужил такой смерти.
Я отошёл в угол палаты, отвернулся от суетящегося персонала, которому именно сейчас было вообще не до меня. И на эфирном экране набрал сообщение.
«Ваши радикалы вконец оборзели. Если вы мне не хотите помогать, я остановлю их сам. Если вы проигнорируете и это сообщение, буду считать, что наш договор расторгнут».
Прошло минуты три, прежде чем мне ответили.
«Сегодня, девятнадцать ноль-ноль. Смотровая площадка Останкинской башни. Марио Сан-Донато».
«Ого, — подумал я, — кто-то новенький отозвался».
Принцессе я написал, что она может спать спокойно, никакой чумы нет. С подробностями позвоню позже, возможно, завтра.
В ответ она прислала мне сердечко, чем вызвала очередную улыбку.
Друзья, как и обещали, сегодня радуем вас бонусами! Приятного чтения!
* * *
Я глянул на часы. Половина шестого. У меня ещё полтора часа, а лёту до Останкинской башни максимум минут двадцать.
Чёрт! Я мысленно хлопнул себя по лбу. У меня лежат дневники, которые я ещё даже не открывал, а мне через неделю их уже отдавать. Ладно, почитаю в машине, пока буду ждать назначенного времени.
Я дал распоряжение водителю лететь на вип-парковку башни, а сам достал дневники и углубился в чтение. Многое из того, что было написано в начале, повторяло слова Фёдора. Тут давались определения фамильяра и питомца, а затем шли различные сравнения и развенчание мифов, свойственных тому времени.
Всё это я безжалостно пролистывал, так как мне нужно было другое. Для себя я это обозначил как привязка фамильяра. Необходимо было наладить такую связь, которую никакие менталисты, эфирники и прочие маги не смогут перебить, что бы они ни делали.
Первый пассаж на эту тему я нашёл ближе к середине.
«Существует один нюанс, понимание которого укрывается по какой-то причине от многих владельцев фамильяров. Они пытаются подчинить себе разумное существо, привязав силой и долгом. Вот только почему-то мало кто задаёт себе вопрос: кто лучше будет помогать, сражаться за мага, защищать его: слуга или друг? Фамильяры не просто питомцы, что я подчёркиваю всю свою жизнь. Это совершенно разумные особи, наделённые магией и способные сами выстраивать свой жизненный путь. Поэтому нет ничего лучше, чем подружиться с фамильяром и даже ввести его в свой род».
Вот даже как! О чём-то таком я думал, но почему-то не настолько в лоб.
«Штопор, ты слышишь? — спросил я, а потом понял, что вопрос не имеет смысла, конечно, слышит. — Скажи, а ты хочешь, чтобы я тебя ввёл в свой род?»
«Я? — не веря своим ушам, переспросил фамильяр. — Я… конечно… Это же мечта! Быть в роду самого Примарха! Это же счастье! Я буду очень…»
«Стоп! — попросил я. — Подожди, пожалуйста, танцевать в моём сознании и кричать в голове. Разреши, я дочитаю до конца и решу, как нам с тобой быть. Идёт?»
«Да-да, конечно, — уже значительно тише, но ещё радостнее отозвался Штопор. — Я тринадцать лет ждал и помыслить о таком не мог, а тут чуть-чуть всего подождать. И меня возьмут в род! В род Примарха!»
«Архос, — спросил я притихшего в последнее время наставника. — Тебя тут Штопор не сильно подавляет?»
«Совсем нет, — ответил Архос. — Мы с ним существуем в разных закоулках твоего сознания. А что до моего молчания, я сосредоточен на твоём обучении. Дело в том, что основная прокачка магии аэрахов происходит пассивно. Вот понял ты что-то, научился, а я потом этот навык укрепляю и усиливаю уже независимо от твоего участия».
«Ого, круто, — сказал я, представляя себе, с какой лёгкостью можно было бы постигать академические предметы при таком подходе. — Но знай, что мне тебя порой не хватает».
«Вот даже как? — Архос был польщён. — Что ж, буду знать. А то думал, что моё ворчание действует тебе на нервы».
Я снова углубился в дневник. Перелистнув несколько страниц, я остановился, поняв, что вижу перед собой именно то, что искал.
«Три основных принципа связи с фамильяром».
Гласило название, подчёркнутое несколькими линиями. Видимо, прадед Кропоткина считал этот момент одним из наиболее важных.
«Штопор, ты всё видишь? Или тебе читать надо? — спросил я, прикасаясь к старому листу бумаги, исписанному от руки. — Почерк вроде бы разборчивый».
«Я… так получилось… — и тут я понял, что сморозил глупость, начав относиться к Штопору сразу, как к самостоятельной личности. Он же был не совсем обычным фамильяром, а потерянным. — В канализации негде было учиться читать».
«Хорошо, читаю про себя, потом
