идея. И что тебе для этого требуется?
— Стекло. Много стекла. С остальным я, пожалуй, справлюсь.
— Стекло… Доставить готовое? — спросила Ладора. Я удивленно на нее посмотрел. Вот ведь, постоянно называю ее в уме богиней, но при этом совершенно забываю, что это на самом деле означает. А означает это огромнейшие возможности в этом мире. Могущество, не снившееся ни одному смертному. Это на меня не действует божественная сила, а ведь боги способны целые армии и народы двигать по своей прихоти!
— Нет, — отрицательно помотал головой я. — Это не будет интересно. А вот если бы в эти места случайно забрел мастер-стекольщик, да и осел бы здесь, найдя свою любовь и простое человеческое счастье…
— Какой ты все же забавный, Логин, — щелкнула она подушечкой пальца по кончику моего носа. — Рассуждаешь о вещах, в которых совершенно не разбираешься…
— Да? — заинтересовался я. — О каких же?
— О любви, — ответила она. — Ты ведь не знаешь, что это такое.
— Почему ты так думаешь?
— Я же Богиня Любви. То, что моя сила не действует на тебя, то что твой разум закрыт для меня, не значит, что я не могу читать твое сердце.
— А другие боги могут? — нахмурился я.
— Не сторожись, это не «чтение» в прямом смысле слова, — попыталась успокоить меня она. — Это… Ну, как у вас «психологи», или «психотерапевты», как правильнее?
— Это профессии разные, но я в тонкостях не очень разбираюсь. Продолжай, я слушаю.
— Просто огромный опыт. По глазам, мельчайшим деталям мимики, движений, оговоркам, тембру голоса, эмоциональным реакциям… Можно читать человека, как открытую книгу. Я прочитаю все, что относится к Любви, Бог Войны — все, что относится к войне, Бог Торговли — все, что относится к жадности… Примерно так.
— И закрыться от этого невозможно? — еще сильнее нахмурился я.
— Возможно все, — повела плечами Ладора. — Но приятно ли тебе будет самому ходить вечно мраморной статуей, без малейшего проявления чувств, эмоций, ничего не делая и никому не помогая?
— Тогда уж просто «не живя», — хмыкнул я и потер переносицу. — И что читаешь в моем сердце ты?
— Ты не знаешь еще Любви. Отчаянно ищешь, жаждешь к ней прикоснуться, но не знаешь ее. Путаешь ее с влюбленностью. Пытаешься разглядеть ее в каждой встреченной на пути девушке. Открываешься навстречу, не боясь боли. Не боясь предательства. Но ты сам не знаешь, что именно ищешь. Ты судишь о ней по книгам, балладам… «фильмам»? Так это у вас называется? — я кивнул. — Это все равно, что судить об океане, даже не стоя на берегу и глядя на волны, а глядя на картину с нарисованными на ней волнами. Но при этом ее настоящую, живую, а не нарисованную, ты видел не раз. Буквально каждый день. Тебе ее показывал… отец. И не он один.
— Страшная ты женщина, — сказал я, отворачиваясь и утыкаясь взглядом в кружку. — Красивая. Но страшная.
— Я тебя напугала?
— Нет, — покачал головой я. — Просто расстроила. Я-то считал себя влюбленным… Даже стихи писал…
— Юношескую влюбленность с любовью не стоит путать, — мягко улыбнулась богиня. — Не торопись. У тебя впереди мнооого времени.
— Я уже прожил несколько десятков тысяч лет! Разве этого мало, чтобы найти любовь?
— «Я есть Любовь». Чьи это слова?
— Творца…
— Мы все ее ищем, Логин. И люди, и боги. Мы все ищем Творца. А любовь — это наш путь к нему. Бесконечно трудный, бесконечно долгий, бесконечно печальный и бесконечно радостный.
— Сложно. Сложно все это, — вновь опустил глаза на кружку в своих руках я. — Отец говорил почти те же слова, что и ты. Я помню их, но пока не понимаю.
— Твой отец — мудрый человек. Было бы интересно с ним пообщаться.
— Он всегда рад гостям. Еще ни разу на моей памяти он не прогнал пришедшего к нему за советом или помощью. Или просто захотевшего поговорить, — пожал плечами я.
— Вот только Мир Закрытый, — улыбнулась Ладора.
— «Кто хочет — ищет способ, кто не хочет — причину».
— Это тоже его слова?
— Нет. Это слова моего преподавателя по Истории Развития Вычислительной Техники. Но отцу они тоже понравились.
— Ладно, — выпрямилась Ладора. — Мастер-стеклодув появится завтра к вечеру.
— Так быстро? — удивился я.
— Боги существуют вне времени. И действуют тоже. Просьбу ты высказал сейчас, а цепочку событий, приведшую к ее выполнению, я запустила пятнадцать лет назад.
— Боги могут менять прошлое? — насторожился я.
— Не совсем. Просто бог — существо единое и продолжающееся как в прошлое, так и в будущее. Он знает то, что знает сейчас и в прошлом и в будущем. То есть ты сказал про стеклодува мне, существующей в этом моменте, но это означает, что ты сказал мне это же и существующей в моменте пятнадцать лет назад, и пятьдесят лет назад и тысячу.
— А вперед?
— С обычными людьми — да. Но с тобой нет. Боги видят тебя только вот так, как сейчас — в непосредственной близости, плотными материальными глазами. И в отличии от нас, в будущем, даже на минуту вперед, ты еще не существуешь. Ты живешь сейчас. Здесь и сейчас. В прошлом есть только твои действия, уже сделанные и ни один бог не властен изменить их или их последствия, но сам ты существуешь только в эту конкретную миллисекунду, микросекунду, наносекунду… Еще меньше — мгновение. Секунду вперед — тебя еще нет. Секунду назад — тебя уже нет.
— Забавно, — хмыкнул я.
— Не буду тебе мешать, — поднялась она с лавки и начала собирать посуду. Что ж, и правда, обед закончился — пора за работу.
Ладора уходила, как и в прошлый раз: под восхищенные взгляды мужчин и шлепки подзатыльников, раздаваемых их женщинами.
— Дядь Апанас, — после завершения работы, за ужином, решил начать я свою тему.
— Чего тебе, Михаил? — вяло поинтересовался он. Мы с ним сидели на завалинке, грея сытые животы на весеннем солнышке.
— Дядь Апанас, можешь мне землицы выделить? — просьба была неожиданной настолько, что он даже оторвал свою спину от теплой бревенчатой стенки и, повернувшись ко мне, хлопнул по коленям.
— Жениться собрался? Молодец! Правильно! И дев… нет, баба хороша, по земле идет, как лебедь плывет. Да и дело знает — что у мужика к сердцу через желудок дорожку торить надо…
— Нее… Рано мне еще, — приоткрыв один глаз, отмел я его предположение. — Тут другое.
— И что же? — разом поскучнел Апанас, возвращаясь к прежнему положению тела.
— Задумка есть интересная… Хочу одну штуку попробовать сделать из тех, что у нас с Риткой дома широко используются.
— И что за штука такая?
— Для начала грибную ферму — она попроще делается, а после теплицу какую следует.
— И что за зверь такой эта «грибная ферма»?
— Погреб такой, длинный, темный, где в специальных кадках грибы растут съедобные. Круглый год, — пояснил я.
— Так грибов и так в лесу, как грязи. За пару дней бабы на всю зиму затариваются: солят, сушат, маринуют. Для чего эта «ферма-то»?
— Свеженькие-то они всяко лучше? — пожал плечами я.
— Ну, положим, может из этой затеи польза выйти. Не большая, но все же польза. А " теплица" — это что такое? — задумчиво огладил бороду Апанас.
— Это такой длинный прозрачный дом, у которого внутри огород разбит. Нормальный такой, хороший огород. Чем он хорош, так это тем, что сажать в нем можно начинать, еще когда снег толком вокруг не сошел. И до самой поздней осени все растёт.
— Баешь ты складно, а сможешь сделать-то?
— Не попробую — не узнаю. Потому и прошу кусок земли по плоше какой-нибудь. Совсем негодящей. Хоть лесом заросшей, хоть сором, хоть выродившейся, хоть и вовсе глинистой или каменистой. Все одно там скапывать все под основание, — пояснил я свою мысль. — Только бы от деревни не далеко, чтобы ребятня потом присматривать за ними могла.
— Ребятня? А что не сам?
— По первости сам, а после других научу, что и как делать. А ребятишки — они же лучше взрослых новому учатся. Да и дел там по идее не так, чтобы много будет… Ну, я так думаю.
— Ладно, — вздохнул Апанас. — Парень ты вроде толковый, может и правда чего путное сделаешь. Когда тебе земля-то нужна будет?
— Да, чем быстрее, тем лучше, — пожал я плечами. — Сегодня покажешь — в ночь и начну.
— Спать по ночам надо, а не херней страдать! — неодобрительно заметил Апанас.
— Не могу, — сглотнул неприятный ком в горле я. — Кошмары мучают. Только глаза закрываю, как возвращаются…
— Просто кошмары или воспоминания? — посерьезнел Апанас.
— Второе. Несколько месяцев уже уснуть не могу…
