На этот раз на подходе к цели попали под плотный зенитный огонь. Били, в том числе, и из восьмидесятивосьмимиллиметровок, у которых осколочный снаряд весит девять килограмм. Мы отработали по целям, указанным разведкой. Там действительно был какой-то штаб, потому что под маскировочными сетками прятали бронеавтомобили, грузовики и обычные легковушки. Делаем разворот с набором высоты и в пикировании бьем из пушек и пулеметов по зениткам, уцелевшей технике, залегшим солдатам и по домам, в которых наверняка прячутся враги. Слышу, как за моей спиной начинает строчить крупнокалиберный пулемет. Вот и боевое крещение молодежи немецкими истребителями. Замечаю, как правее проскакивает вперед пара «худых». Слишком далеко, не успею.
Мы пересекаем Волгу, и я спрашиваю стрелка по внутренней рации, которая жутко трещит:
— Все целы?
— Да! — орет он.
На аэродроме выясняется, что четыре самолета повреждены осколками зенитных снарядов и паре из них досталось еще и от «мессеров», встанут на ремонт на несколько дней. В Первой эскадрилье один НБЗ, в Третьей — два. Зато полк совершил за сутки восемьдесят шесть боевых вылетов, высыпав на врага почти пятьдесят две тонны бомб, и теперь у всех уцелевших молодых летчиков по три вылета, то есть дальше будут понимать, что делают и зачем. Правда, это не гарантирует, что будут делать правильно.
47
Третий день дует холодный штормовой ветрюган, несущий мелкую пыль. Побудешь на открытом воздухе несколько минут — и лицо горит. По степи носятся перекати-поле, иногда прибиваясь к аэродромным постройкам. Эти сухие растения хороши на растопку.
Полеты отменены. Сидим в землянках, треплемся, читаем старые газеты и затрепанные книги, часто с вырванными страницами на самокрутки, играем в шахматы и шашки, подогнанные нашими снабженцами. На ночь я ухожу в лазарет. Больных там нет, а военврачу третьего ранга Морозовой лечить (выносить мозги) кого-нибудь надо.
— Хочу развестись с мужем, — сообщает она, лежа рядом со мной, удовлетворенная, разомлевшая.
Это тема для обсуждения. Решение обязан принимать мужчина и отвечать за него.
— Не спеши, дождись окончания войны. К тому времени будет резко не хватать мужчин, любых, — советую я.
— Ты не погибнешь, — уверенно произносит Любаша.
— В нашей стране существует много способов разлучить людей, — напоминаю я.
Как-то мне не тарахтит жениться на чужой жене и застрять в Зазеркалье, где страшную сказку сделали былью.
Утром четвертого дня ветер начал выдыхаться и после обеда все три эскадрильи вылетели на боевые задания. Перед Второй в составе двух звеньев из семи самолетов была поставлена задача найти и уничтожить батарею крупнокалиберных пушек, обстреливающих Сталинград. Примерное место ее расположения сообщили наши артиллеристы.
Нашли не сразу. Пушки стояли среди развалин, прикрытые маскировочными стеками. Во время первого пролета я не понял, что это они, только отметил, что одинаковой формы разрушения в четырех соседних местах, а потом чуть в стороне увидел выглядывавший из-под навеса нос грузовика и убегающих солдат. Пролетели дальше, сделали вираж, пересекли указанный район по диагонали в другую сторону. Опять вернулись и, опустившись ниже, прошли над тем местом, где прятался грузовик. Я дал короткую очередь из пулеметов и пушек по навесу — и там полыхнуло, а затем и рвануло довольно мощно. Видимо, в кузове были снаряды. Взрывной волной сдуло маскировочные сетки со стоявших рядом тягачей и двух больших, судя по задранным стволам, гаубиц, калибром не менее двухсот десяти миллиметров.
Я приказал второму звену из трех «Горбатых» атаковать тягачи, а вервое повел в атаку на гаубицы. Сперва скинули бомбы, накрыв все четыре цели. Еще в одном месте рванули сложенные снаряды. Развернувшись, добавили реактивными снарядами и из пушек и пулеметов. После чего повернули к своему аэродрому, снизившись до высоты двадцать метров, потому что в нашу сторону летела шестерка «худых».
— «Мессеры» спереди справа! — предупредил я подчиненных, а то молодежь могла и не заметить.
Мой стрелок заработал длинными очередями из крупнокалиберного пулемета. Неопытен, боится, нервничает. Как бы там ни было, добавляет плотности огню, нервирует, отпугивает немецких летчиков. Они тоже боятся. Одно дело атаковать беззащитный самолет, а другое нарваться на очередь из крупнокалиберного пулемета, которая может стать роковой. С малой высоты спрыгнуть на парашюте не успеешь, а посадить самолет можешь на вражеской территории, где не факт, что с тобой будут цацкаться, брать в плен. Озлобление с обеих сторон запредельное. Говорят, в начале войны немцы не стреляли по сбитым летчикам, спускающимся на парашютах. Теперь не церемонятся.
На аэродром Житкур эскадрилья вернулись в полном составе, но с потерями в личном составе. Один стрелок погиб, второй ранен. Военврач третьего ранга Морозова оказала ему первую помощь, после чего отправила в госпиталь. Их места вызвались занять мой оружейник Дима Баштырев и моторист одного из моих ведомых. По-любому результат был великолепен, благодаря вторым членам экипажа — задним стрелкам. Молодые летчики уже совершили по четыре боевых вылета, а эскадрилья не потеряли ни одного самолета. В Первой и Третьей минус по два борта.
48
Еще два дня ветрюгана со снегом, а на третий моя эскадрилья, несмотря на низкую облачность, в полном составе вылетела на очередное задание — бомбить железнодорожную станцию Древний Вал, расположенную в тридцати километрах западнее Сталинграда. На этот раз у каждого самолета по четыре РС-132, на внешних подвесках по две ФАБ-100, а в бомбоотсеках мелочь в контейнерах. На высоте двести метров пролетаем над разрушенной и припорошенной снегом северной частью Сталинграда. Оттуда уходит железнодорожная колее, следуя над которой выходим на цель.
На станции выгружаются два эшелона с крытыми вагонами и один с цистернами с топливом. Охраняет их не меньше роты зенитчиков, которые встречают нас плотным огнем. Передо мной небо пока чистое, а вот моим ведомым и второму звену достанется. Иногда мне кажется, что ведомые нужны, чтобы принять на себя то, что должно достаться ведущему. Мы поднимаемся на высоту триста метров и с горизонтального полета скидываем бомбы. Разворот, второй заход, теперь уже с пикированием. Выпускаем реактивные снаряды и бьем из пушек и пулеметов в море огня и густого черного дыма от вспыхнувшего топлива, которое, как догадываюсь, вылилось из разбитых цистерн и было воспламенено нашими зажигательными бомбами. Горят и крытые вагоны.
Постукивание осколков по фюзеляжу подсказывает, что некогда любоваться, пора сваливать. Я прижимаюсь к земле и устремляюсь по кратчайшему расстоянию к Волге. Для истребителей слишком низкая облачность, но чем немецкий черт не шутит⁈
За рекой, поворачивая на аэродром Житкур, недосчитываюсь одного самолета в эскадрилье.
— Гена, где десятый? — спрашиваю по внутренней связи заднего стрелка.
— Загорелся и сел на нашей стороне, — докладывает он.
Еще пять самолетов по прилету на аэродром становятся на ремонт разной степени сложности.
На следующий день, такой же пасмурный и с низкой облачностью, летим двумя парами с командиром второго звена Зайцевым уничтожать переправу через Дон севернее Калача. На внешних подвесках по две ФАБ-250, на внутренних — две ФАБ-50, все с взрывателем с замедлением. Реактивные снаряды не берем. Главная задача — понтонный мост, отменно защищенный зенитной артиллерией, поэтому заход будет один и быстрый, на малой высоте.
У немцев сегодня нелетная погода, нет ни одного в воздухе. На высоте двести метров пролетаем над Сталинградом. Звуки на земле нам не слышны, поэтому город кажется заснувшим. Находим дорогу, по которой катят машины с запада, летим над ней. Она обязательно приведет к переправе через Дон.
Зенитчики ждали нас. Наверное, наземные наблюдатели засекли и передали по цепочке, куда мы летим. Определить это было не трудно. Встретили плотно. Я еще до реки поймал несколько осколков, хотя летел на неудобной для зенитчиков высоте пятьдесят метров. Бомбы высыпал все сразу. На той стороне сделали разворот, понаблюдали, как оседают «шапки» из воды, пара и дыма, поднятые взорвавшимися бомбами, зафиксировали на кинопулеметы, что задание выполнено, и полетели в обратную сторону.
