Минуты через три заметил, что стрелка на термометре воды начала медленно двигаться вправо. Видимо, поврежден масляный радиатор. Я сбавил скорость, чтобы двигатель грелся медленнее, и вывалился из строя.
— Меня подбили. Лейтенант Зайцев старший, — передал я командование эскадрильей и направил самолет по кратчайшему расстоянию к Волге.
Самые интересные, запоминающиеся моменты жизни именно такие — ожидание развязки пренеприятнейшей ситуации. Давление масла падает, температура воды растет. Летим над вражеской территорией. На переднем крае летчиков в плен не берут. Слишком многим одолжили, вернут сразу всё.
Движок внезапно сдох и стало непривычно тихо. Когда работал на теплоходах, где тоже постоянно что-нибудь тарахтит, при наступлении тишины просыпался встревоженным. «Ил-2» планировал медленно и печально над разрушенным городом. В одном месте нас обстреляли из автоматов два немца. Стояли во весь рост, значит, это тыл.
— Гена, отстегни парашют, приготовь «аварийку». Как только сядем, сразу выпрыгивай и отбегай в укрытие, — напомнил я стрелку.
По норме в каждом самолете должен быть аварийный пищевой запас из трех банок тушенки, трех банок сгущенки, трех стограммовых плиток шоколада и восьмисот грамм галет на каждого члена экипажа. В реальности первые три продукта съедались сразу после получения, оставался только последний и тот не в полном объеме. Вдобавок перед каждым боевым вылетом клали в карман плитку шоколада и потом съедали на подлете к аэродрому базирования или после посадки.
Я тоже отстегнул парашют и открыл фонарь, предположив, что посадка будет жесткой. В кабину ворвался холодный резкий воздух, наполненный запахом горящих нефтепродуктов, хотя открытого огня пока не видно. Уже понятно, что до Волги не дотянем. Будем садиться, где придется и как получится.
Среди развалин я увидел более-менее свободное пространство — какую-то площадь с бронзовым памятником Ленину на каменном пьедестале, наверное, носящую его имя. В СССР капище этого манкурта в полный рост было обязательным в каждом населенном пункте, начиная от поселка городского типа, и в крупных городах по несколько, а в селах и деревнях, а также на всех предприятиях, начиная со средних — его бюст, наверное, чтобы была причина лишний раз плюнуть. Выродка помнят ровно до тех пор, пока есть информация о нем на любом носителе.
Я потянул рукоятку аварийного выпуска шасси и направил самолет на посадку на эту площадь. После чего уперся ногами в передний приборный щиток так, чтобы рукоять управления была не между ногами, иначе останешься без потомства. Заасфальтированная поверхность приближалась стремительно. На ней валялось много камней, мелких обломков зданий. Самолет резко просел, ударился колесами, подпрыгнул малость и со второй попытки покатился, подскакивая то левым, то правым колесом, по закону подлости прямо на памятник. Я попробовал изменить направление движения, что «горбатому» не понравилось, резко крутанулся и въехал в высокую груду обломков. Ремни врезались в мое тело, но не так сильно, как при посадке на «брюхо».
Слева послышалась стрельба. Судя по стуку по фюзеляжу, по нам. Я схватил сагайдак, выбрался, пригнувшись, на правое крыло, переступил с него на обломки разрушенного здания, залег. Рядом расположился стрелок с пистолетом ТТ в правой руке и брезентовой сумкой с аварийным запасом в левой. Из носовой части самолета пополз черный дым, хотя открытого огня все еще не было.
Я решил перемещаться вправо, подальше от стрелявших по нам, приказав Буслаеву:
— Не высовывайся сильно и не отставай.
На четвереньках мы перевалили через груду обломков и оказались во впадине. Там не были видны тем, что слева, зато по нам начали стрелять справа, причем точнее, одна пуля цвиркнула прямо над головой. Я пополз между мелких обломков к устоявшему фрагменту стены, сложенной из красноватого кирпича, но сохранившиеся слои штукатурки были сверху зеленого цвета. Рядом с ней мы оказались вне зоны поражения что слева, что справа. Позади нас вдалеке были два полуразрушенных однотипных здания, тоже из красного кирпича и с остатками штукатурки зеленого цвета. Между ними проходила железнодорожная колея. Оттуда не стреляли по нам. Значит, там наши, или нейтральная полоса, или просто никого нет. Если первый случай, то осталось дождаться темноты и перебраться туда, а если вторые два, то по наши души скоро придут.
— Тут дырка есть, — подсказал Гена.
Это был приваленный обломками сверху снаружи, жестяной желоб для спуска в подвал мешков или ящиков. Мы расчистили его, спустились вниз, где тоже пришлось повозиться, чтобы расширить путь дальше. Оказались в просторном отсеке подвала, где сильно воняло кошачьей мочой. В дальнем его конце была дверь, которая открывалась наружу. За ней находился такой же отсек, но с деревянными стеллажами в четыре яруса у двух стен. На одном внизу остался сложенный картонный ящик с ободранной этикеткой. Света сюда попадало мало, а ни спичек, ни зажигалки у нас не было. Дверь в следующее помещение оказалась заваленной, отрыть не сумели.
— Расположимся здесь, — решил я. — Если найдут, будем отбиваться.
У каждого по пистолету Токарева и одной запасной обойме с восемью патронами калибра семь и шестьдесят два. У моего в стволе девятый патрон, чтобы снять с предохранителя и сразу выстрелить, не передергивая затвор. Иногда это спасает жизнь. В лихие девяностые ходила поговорка «Лучше нету каратэ, чем в кармане два ТТ». Спорное утверждение. Познакомился с этим пистолетом в первой жизни, когда недолго служил начальником караула на складе взрывчатых веществ. Обычно первое оружие становится любимым, но мне ТТ не вставил ни тогда, ни позже, когда сравнил с другими. Держать неудобно, патроны часто перекашивает и калибр маловат, убойная сила слабее, чем у парабеллума. Как говаривал товарищ Сталин, других пистолетов (писателей) у меня для вас нет, поэтому защищаться будем этими и еще луком, который я изготовил к стрельбе. В последнее время охотился с ним на соленых озерках, где на ночь останавливались перелетные птицы, чтобы навыки не уходили и приварок был неплохой к однообразному армейскому меню. Любаша делала отменное рагу из утки.
— Ложись на стеллаж у той стены, а я у этой. Будем ждать темноты. Не шуми и без приказа не стреляй. Может, не найдут, — распорядился я. — Есть шоколад и галеты не советую, иначе жажда замучает. Лучше соси пуговицу или какую-нибудь железяку, монету.
Где-то неподалеку началась стрельба. Я не сразу догнал, что это рвутся снаряды и патроны в горящем самолете. Как только они стихли, послышались короткие очереди. На этот раз стреляли из автомата, скорее всего, «шмайссера», причем звуки приближались. Сейчас автомат называется немцами и нашими «МР (машинный пистолет)-40», поскольку оружейник Шмайссер никакого отношения к нему не имеет.
Совсем рядом послышались голоса. Говорили на лающем, немецком языке. Что именно, не разобрал. Они закинули в соседнее помещение ручную гранату, которая рванула так, что у меня заложило уши. Через открытую дверь к нам залетело густое облако пыли и осколки. Я приготовился встретить непрошенных гостей. Они будут на свету, а мы в темноте. Не дождался. Где-то неподалеку легла мина, потом еще одна. Началась стрельба из винтовок и пулеметов, после чего голоса пропали. То ли болтунов убило, то ли убежали.
49
Какое бы сложное оружие не придумывали люди для убийства друг друга, обычный нож и лук остаются при деле. Когда стемнело, мы с Геной Буслаевым расчистили лаз, который завалило после взрыва гранаты. Стрелок остался ждать у входа, а я отправился на разведку. Ночь была лунная. По небу неторопливо плыли небольшие облака, на время затемняя всё вокруг. Пользуясь такими периодами, я перемещался, выискивая позиции немцев. Отправился направо, откуда стреляли метче, а значит, находились ближе. Двигался бесшумно, используя навыки, приобретенные в бытность синоби, где пригнувшись, где на карачках, где ползком.
