публике, ибо женщина в первую очередь в этой культуре олицетворяла собой домашний очаг и скромность, поэтому все ее церемоний ограничивались строго пределами дворца. Что именно — я не знаю, не моя вотчина, поэтому не интересовался. Там, во дворце завершив все свои ритуалы, мы и воссоединились, чтобы больше никогда не разлучаться.
— Как себя чувствуешь? — поинтересовался я, когда мы стояли перед закрытыми дверями главного зала и бросил на неё взгляд.
Пышное платье в пол, цвета морской волны, завернуло ее хрупкое тельце, как лепестки цветка на стебле. Ее, обтянутые бархатом, туфельки, цветом резонирующие с остальным одеянием, обрамляли нежные стопы, тихо цокая каблучками при каждом волнительном шаге. А прическа, окаймленная тиарой, была пронизана несколькими толстыми косами так, что не поймешь, где их начало, а где конец, создавая собой замысловатую картину, словно художник, так и не сумев ее постичь, хотел изобразить, в силу своего понимания, всю внутреннюю вуаль человеческой души.
— Не чувствую ног, и еще этот корсет, кажется, вогнал мои ребра в легкие, — сделала она глубокий вдох, тем самым пытаясь хоть немного разжать эту плотную шнуровку на спине.
Пока я пытался придумать слова подбадривания, дверь распахнулась, и мои слова потонули в пучине звуков фанфар. Быстро натянув на лицо дежурную улыбку, мы одним тактом проследовали центр зала, где нас ожидал церемониальный жрец. Зал был полон гостей. Конечно, размах приглашенных особ был меньше, чем на императорском приеме, но все же присутствовали те же рода. Точнее их представительства — в основном, младшие сыны или боковые ветви, такие как дяди или братья глав родов. Но все же стоит отметить, что своим присутствием нас почтила сама королева. Ну, это и понятно: не могла она пропустить свадьбу своей племянницы. Когда я услышал весть, что она приняла приглашение, внутренне я немного напрягся, опасаясь, что вместе с ней прибудет принц. Нет, я его не боялся, но все же не хотел омрачать столь светлый праздник нахождением нежелательных лиц. Но — всегда есть но — омрачило праздник не присутствие, а, наоборот, отсутствие: Максим так и не ответил на приглашение, которое я лично сам отправил ему. Жаль, очень жаль, что все вышло, между нами, именно так; тем более, учитывая, что возникшая проблема, по моему мнению, не стоит подобных перипетий.
Под звуки фанфар мы подошли к алтарю, заняв место напротив жреца. Вот еще одно наблюдение, которое скрывалось от меня до недавнего времени: местное верование. Люди в этой империи, как таковой, не имели никакую веру, если убрать за скобки первого императора. Но это скорее было не верование, а культ личности, которое почти переросло во что-то чему поклоняются. Здесь люди, имея подобные способности, как в созидании магии, апеллировали другими ипостасями: они возвышали силу. Зачем молиться кому-то, когда могущество есть в тебе? То-то и оно. Исключение, как и во всяком правиле, был юг. Здесь в качестве рудимента сохранилось некое подобие почитание Эгира, божества моря. Длинные волосы, пышная борода и такие же брови, с которых стекала вода, цвета переливающегося на солнце моря. Архаизм, который сохранился в диффузии веков, когда еще не было магии, и дошедший до нынешних времен. Поэтому сегодня, чтя традиции, молодожены скрепляли свой союз пред его ликом. Жрец, произнося церемониальную речь, протянул нам кувшин с морской водой. Сначала отпил я, делая мелкий глоток, который прожигал мне все внутри. Затем то же самое за мной повторила Виктория, немного поморщившись. Надеюсь, мы не подхватим какую-нибудь заразу или несварение. После этого мы произнесли клятвы верности, жрец внес последнюю свою лепту и зал взорвался овациями поздравления. С этого момента мы стали едины.
Я еще раз бросил взгляд на уже мою жену и уловил в ней какое-то странное мелькание. Оно возникает в человеке в моменты, когда ты переступаешь пороги жизни. Когда ты знаешь, что ступил в новый виток судьбы, но еще не осознаешь, что от него ждать. Наверное, увидев в ней это, я словно сам взглянул в зеркало. В голове сразу же пронеслись закономерные вопросы: а полюбим ли мы друг друга? Останется ли наш брак расчётом или в нем вспыхнет любовь, метаморфозой затем в привязанность? И чего хочу я? Очевидно, если все возникло по принуждению, то это не значит, что нельзя затем сделать волею. Ко мне снизошло решенье, что я приложу всего себя для того, чтобы этот брак был живым. Да, именно живым.
Мы покинули место у алтаря и проследовали к столу, как и гости вокруг. Едва наши мягкости коснулись дуба стульев, церемониймейстер подал знак, и в зал ворвалась армада слуг во всем пестром, будто бы мы находились на карнавале, неся в руках различные блюда. Блюда морские, блюда мясные, блюда изысканные, блюда простые. Началось все с холодных закусок: копченья, соленья, заливное, икра красная, икра черная, икра овощная. Закончив с разминкой, перешли к основному забегу — жареное мясо: мясо лебедей, мясо павлинов, мясо быков, мясо баранье. И, было бы неправильно не упомянуть рыбу, находясь в объятиях моря: осётр, стерлядь, щука, сом, белуга — все это вареное, жареное, тушёное, запеченное в специях и томленное под различными соусами. Затем повара начали и вовсе изощрятся в блюдах: многоуровневые торты в виде животных и птиц, украшенные фруктами и орехами, помазанные мёдом. Запивали все это не менее плодовито: вина для тех, кто хочет вычурности, и медовухи для тех, кто хочет уйти в мир без забот, и на утро не помнить, что с ними было накануне вечером.
Само собой, какое празднество в купе с алкоголем пройдет без эксцессов.
— Ты мерзавец, трус и подлец, — кричал один из юношей другому с хмельными глазами. — Я вызываю тебя на дуэль.
— Плевать. Можешь ждать, сколько хочешь — я не явлюсь, — отвечал другой, делая отрыжку и вытирая рукавом подбородок, по которому стекала струя медовухи.
— Ты обязан явиться, потому я тебя вызвал. Как это понимать?
— Как хочешь — я не приду.
— Но почему?
— Потому что я мерзавец, трус и подлец.
Дальнейшие их выкрики затонули в гуще шума, поднятые мужичками, когда в зал явились танцовщицы в ярких перьях. Впрочем, на этом их конфликт быстро угас и спустя еще пару кружек хмельного они уже стали закадычными друзьями, сидя в обнимку, наперебой прося прощение, и заверяя друг друга в бесконечном уважении и любви.
Через несколько часов я почувствовал, как мой пояс начал давить, и, извинившись перед гостями, вышел наружу, чтобы облегчиться и заодно проветриться от духоты дыхания сотен людей. Какого же
