пытаюсь сдержать свой смех, — все же смущаясь ответил ему.
На это он кивнул, намекая, что такую реакцию он видит не впервые, а потом, спустя пару молчаливых секунд, он улыбнулся, чем вызвал смех у меня; в итоге мы оба рыдали от смеха, не в силах остановиться, резонируя.
Приказ пришел спустя еще неделю. Итого четыре недели, практически месяц заточения, после которых я был рад выйти хоть куда-то, и не важно в какую сторону. Впрочем, со словами “куда угодно” я поспешил: мы шли — я и еще пятеро человек в черной, как я понял, униформе с закрытыми лицами, — по темному подземному коридору в полном мраке, передвигаясь в свете тусклой свечи и чувствительностью нервов на кончиках пальцев. Мне они не нравились. Я их не знал, и ответов, кто они такие — тоже не получил. Даже намека или же мелкого уточнения. Вообще ничего. С самого начала все было тайным, и мне не приходилось узнавать действия далее. Однако я и сам вопросов не задавал. Устал. Просто устал и отдался какому-то жалкому отчаянию, просто следуя за тем, что мне скажут. Снова эта бесконтрольная апатия, что порою меня накрывает. Наверное, от того, что ранее мои действия привели меня к плохому, поэтому в этот раз отдался чужой воле. Немного преувеличено, но все же. В итоге Рурк лишь отдал приказ следовать за ними и делать, что они скажут. Вот только они не разговаривали ни с кем, даже не переговаривались меж собой. Как машины, следуя молча за одной целью, известную лишь им одним и тому, кто их направил, потому что они, будучи бездушными, сами того не могли.
Пока продирались сквозь тьму, над головой через толщу земли были слышны взрывы и крики смерти. Естественно, улавливал это только я. Хотя не могу за этой ручаться на все сто. Прошагав несколько сотен шагов, мы остановились перед дверью, которую не сразу и заметишь. Вместе с тем я чувствовал жизнь по ту сторону. Была догадка, что эту жизнь мы должны отнять. И я не ошибся; резко выдернув дверь нараспашку, мы вшестером вывалились наружу. Никакого замешательства и разминки, схватка разыгралась мгновенно. Нам противостояли человек десять-двенадцать, но также среди них была и девушка, которую сразу же оттеснили в сторону. Эта темная пятерка действовала настолько слаженно, насколько вообще это возможно среди группы людей, чем я в какой-то момент откровенно залюбовался. Тем более меня сразу же оттеснили за одну из стен и жестами приказали пока ждать. Впрочем, делал я это всего секунд десять от силы, после чего снова тот, что приказал ждать, на этот отдал приказ не жестами.
— Беги в тот коридор, — показал он пальцем, куда и убежала эта девушка. — Мне сообщили, что ты достаточно хорошо чувствуешь людей. Найди ее.
Далее объяснении не потребовалось. Даже не рассчитывал на такую простую работу. Пробежать, найти, и привести обратно. Вот только все же смущало, что это девушка. Появляются сомнения. С мужчинами все просто: вдарь как следует или просто оборви его нить.
Бежать не пришлось слишком долго.
— Только прикоснись ко мне, безобразный, и ты быстро умрешь, — слова были уверенные, но исполнение подвело: голос немного дрогнул.
— Либо идешь сама, либо я тащу тебя насильно.
Я сделал еще шаг, чтобы приблизиться к ней, видя ее изначальное смирение, но она вдруг замахнулась и попыталась меня ударить. Легкий уворот; ладонь пролетает мимо.
— Да как ты смеешь ко мне приближаться…смерд. Только попробуй еще раз это сделать и мой муж тебя сотрет.
Признаться, меня она начала немного выводить из себя.
— Ты видимо из той категории, которая по своему праву рождения считают себя вершителями чужих судеб. Таких я больше всех ненавижу, — старался я произнести как можно спокойно, но одна только сама формулировка говорила уже о том, что я не совсем спокоен.
— А ты видимо из той категории, которая не знает собственного места, — вздернула она подбородок и стала выглядеть чуть смелее. — Самое худшее, что есть в людях, так это их забывчивость. Видимо тебе нужно напомнить, кто такой.
— Напомни.
— Грязь; обычная, никчемная грязь, не в состоянии и шагу ступить без приказа; в ином случае будете кружить по лугу, как стадо овец; вы нуждаетесь в пастухах, но сами того не понимаете.
Все произошло быстро; я даже не успел сообразить. Одно действие, и она бездыханна. Затем я бежал… так далеко, как только мог. Забыл обо всем и обо всех и просто бежал, пока не остановил сам себя и не собрал мысли. Только сейчас я понял, что было все это время не так и откуда бралась апатия: я бежал, в первую очередь, от самого себя. Это неприятие пожирало изнутри, выжигая дотла. Вот он я, настоящий; явь, что уже была, но отвергалась. Я не должен себя калечить и тем более убивать изнутри, ведь в этом и было мое предназначение — вершить справедливость и защищать слабых. И не важно, что для этого потребуется. Сколько еще таких на глаз безобидных, но ужасных на самом деле мне повстречается. Именно в них и кроется вся нищета этого мира. С этим я и должен бороться.
Мой ренессанс оборвал вдруг вспыхнувший огонь, который разнес все вокруг, не оставляя ничего. Мне повезло, лишь потому что находился уже достаточно далеко от эпицентра взрыва, и больше пострадал от всякого рода мусора и поломок, что разлетелись по округе от взрывной волны. Встряхнулся; привел себя в порядок и побежал подальше отсюда. Здесь на сегодня все закончено. Лишь в конце бросил взгляд за спину, и понял насколько эпицентр толчка был близок к тому месту, где осталось лежать ее тело.
