он к заветному шкафу, распахнул дверцы… и сердце его замерло. Магнитофона не было на месте.
Шкаф был таким большим, что, возможно… он просто его не заметил. Обшарив всю нижнюю полку, Витя почувствовал, как на глаза навернулись слезы.
— Нет, не может быть… — вырывалось у него. — Мама все‑таки заметила… она… она как‑то сказала, что нужно сдать магнитофон в комиссионку…
От ужаса Витя почувствовал тупую ноющую боль, разлившуюся по всему животу — кортизол, гормон стресса сковал его волю, в мгновение ока превратив в беспомощного маленького мальчика.
Размазывая слезы, он заглянул во все углы небольшой двухкомнатной квартиры — отодвинул шторы, проверил подоконники, пошарил в чулане, заглянул в санузел и даже нырнул под кровать. Пусто! Бобины, которые он складывал в нижний ящик шкафа, тоже пропали. Та самая бобина, на которой он услышал странный голос — исчезла.
Почувствовав какое‑то странное опустошение, будто бы его предали, Витя напялил тапки и вышел на лестничную клетку.
— Только бы она была дома… только бы она была дома, — повторял он как заклинание.
— Витя? Что случилось? — Тетя Оля, открывшая дверь, всплеснула руками.
Он едва не разрыдался на пороге.
— Тетя Оля! Можно… можно мне позвонить… маме?
— Господи… что случилось?
Она посторонилась, впуская его в квартиру.
От слез он практически ничего не видел — только желтый корпус телефона, диск и трубку.
Он набрал номер.
Мама работала экономистом в прачечном комбинате и в отделе телефон был только у начальника.
— Прачечный комбинат, Косенков слушает.
От волнения Витя забыл, что нужно сказать и кого позвать.
— Алло, — повторил требовательный мужской голос. — Говорите!
Заикаясь, Витя выпалил:
— А Марию Павловну можно позвать? — сердце его, казалось, выскочит из груди.
— Маша… — услышал он в трубке. — А где Маша?
— Так она репетирует в актовом зале на день легкой промышленности… — послышался голос издалека.
У него отлегло от сердца. Значит, скорее всего, не комиссионка… но…
— Молодой человек, ее сейчас нет. Может, что‑то передать?
Витя опустил трубку. Ноги его стали ватными. Единственная бобина — если он не успеет, голос, тот самый голос… возможно, он больше никогда не услышит его.
— Тетя Оля, — взмолился он. — Вы не дадите мне три копейки на трамвай?
— Господи, Витенька, да что ж случилось то?
Не дождавшись ответа, она похлопала по карманам, выудила откуда‑то монетку и протянула ему.
— Спасибо! — крикнул Витя и выскочил за дверь. Он даже не подумал, что нужно закрыть дверь в квартиру.
* * *
— Маша, спасибо за магнитофон! Ты нас очень выручила! — Петр Евгеньевич, заместитель начальника экономического отдела с уважением взглянул на аппарат, стоящий у сцены актового зала. — Мощная вещь! — он попробовал приподнять его и охнул. — Какой тяжелый! Как ты его дотащила?
Мария лишь пожала плечами.
— А микрофон захватила?
Она кивнула.
— Тогда… если готовы… приступим? Все взяли свои слова?
Чертыхаясь, он установил магнитофон на стол, подключил его к сети, воткнул микрофон.
— Андрей Михалыч, вы первый.
Пожилой мужчина кивнул, достал лист бумаги с напечатанной речью, подошел к столу и взял микрофон в руки. Он заметно волновался, лист слегка дрожал.
* * *
Витя едва втиснулся в трамвай.
— Проходите, проходите в салон, — слышалось отовсюду. — Подвиньтесь!
Он отсчитывал остановки на память. Выходить на десятую. На цифре девять он понял, что не сможет пробиться к дверям. Толпа стояла плотной стеной.
— Пропустите. — воздуха не хватало и его голос никто не услышал. Трамвай громыхал по мостовой. На прачечном комбинате обычно никто не выходил. Все ехали до площади.
* * *
— Включай.
Клацнула кнопка записи.
— Включил, начинайте.
— Товарищи! Разрешите от лица экономического отдела прачечного комбината поздравить вас с днем работника легкой промышленнос… — мужчина вдруг закашлялся.
— Стой, стой, — раздался голос. — Дайте воды.
* * *
Маленькими ручонками он изо всех сил начал раздвигать стоящих перед ним людей. Кто‑то недовольно ворчал, некоторые все же уступали путь, другие как стояли, так и продолжали стоять.
— Пропустите, пропустите! Мне сейчас выходить…
Трамвай остановился, двери с трудом открылись, а до выхода ему оставалось еще метра два.
— Пропустите, — раздался твердый и уверенный голос. — Пропустите человека.
Толпа разошлась и его вытянуло из трамвая на свежий воздух. Витя оглянулся, чтобы поблагодарить своего спасителя, но двери уже закрылись.
Опрометью он кинулся к дверям прачечного комбината.
* * *
— Так. Дубль два. Андрей Михалыч, вы готовы? Постарайтесь.
Мужчина кивнул.
— Включайте запись.
В этот миг дверь в актовый зал распахнулась и, сопровождаемый криками «Стой! Туда нельзя!» в помещение буквально влетел растрепанный мальчик.
Увидев на сцене мужчину с микрофоном в руках и стоящий подле него большой магнитофон, парнишка издал судорожный вопль и ринулся вперед.
В этот момент в дверях актового зала показался красный от злости вахтер.
— Сто‑ой! — заорал мужчина, — кому сказал, сто‑о‑ой!
— Витя? — только и смогла вымолвить потрясенная Мария. — Что ты здесь делаешь?
А Петр Евгеньевич, тем временем, по инерции нажал кнопку записи.
* * *
2010 год
Виктор спал эту ночь плохо.
Сначала ему снилось, будто он едет в каком‑то переполненном трамвае и люди вокруг него стоят сплошной стеной. Он знал, что скоро нужно выходить, но угрюмые лица не оставляли ни единого шанса покинуть салон. От бессилия им овладела дикая ярость — поднявшись на цыпочки и собравшись с духом, он крикнул: «Пропустите! Пропустите человека!»
Ему показалось, что толпа расступилась и выпустила его.
Он проснулся в мокрой от пота постели, потом долго лежал, вслушиваясь в ночные звуки и снова уснул — на этот раз крепко.
Когда он проснулся в следующий раз, комнату уже залило солнце.
Виктор вскочил по привычке — почувствовав, что пропустил утреннюю тюремную проверку, но повернув голову и увидев красный шкаф, улыбнулся.
Потом он вспомнил вечер и нахмурился.
Какой‑то мальчонка ответил ему? Или показалось?
Виктор достал магнитофон, подсоединил к сети, отмотал бобину в самое начало и, задумавшись на мгновение, включил запись.
— Товарищи! Разрешите от лица экономического отдела прачечного комбината поздравить вас с днем работника легкой промышленнос…
Хриплая старческая речь прервалась затяжным кашлем. А потом все стихло.
2010 год
— Черт! Черт! — Виктор в сердцах стукнул по крышке магнитофона
