Обычный бой на мечах — невероятно скучное зрелище, но только не тогда, когда бьются повелители тысяч людей. Это божий суд, где сам господь принимает решение, кому жить, а кому умереть. Понемногу схватки вокруг боя стихли. Кочагиров добивали только на флангах, где они сцепились с такими же кочевниками, как сами. Туда уже пошли на подмогу эскадроны кирасир. А здесь продолжается поединок. Звона клинков нет, лишь глухой стук по дереву щитов. Принять удар на лезвие — почти гарантированно испортить его, а потому мечи встречались лишь плоской частью. Бойцы норовили отбросить в сторону вражеский клинок, чтобы потом успеть нанести решающий удар. В этом бою сила и ловкость значили куда больше, чем мастерство. Александр был молод и свеж, а Юрук разменял четвертый десяток, и уже изрядно устал. Но вскоре они изрубили свои щиты в щепки и отбросили их за ненадобностью. И это все решило.
Удар в тяжелый наплечник, представлявший собой одну широкую пластину, лишь заставил Александра покачнуться, зато его ответ оказался сокрушительным. Брызнули в стороны звенья кольчуги, и Юрук упал на гриву коня. Цезарь перерубил ему правую ключицу и кровеносные сосуды, что располагаются под ней. А потому черная кровь вперемешку с алой залила гриву коня, который даже всхрапнул от резкого запаха чужой смерти.
— Голову отрубить, поднять на копье и провезти по полю! — скомандовал Александр. Он был изрядным бойцом, которого учили лучшие мастера, но пара ударов достала его сегодня. Багровой синевой наливаются под доспехом кровоподтеки, которые навряд ли позволят ему завтра сесть на коня. Да и голова шумит от удара палицы, пришедшегося вскользь. Впрочем, все это уже неважно. Он исполнил то, что они наметили с дядей Бериславом. Жалкие шайки кочагиров, что рассыпались по степи, не найдут пропитания и крова. Их всех перебьют племена, присягнувшие великому кагану Святославу и его сыну.
* * *
Берислав обедал в бывшем отцовском кабинете, как и всегда. Он не смотрел, что принесли, с одинаковым равнодушием поглощая и дичь, и каши, и бутерброды, еще одну отцовскую придумку, которую старый император привнес в этот мир. Вина великий логофет пил мало, все больше разводя его водой по примеру римлян и греков. Потому-то во хмелю его никто и никогда не видел, как не видел и хохочущим от всей души. Берислав всегда был себе на уме, непроницаем, словно статуя.
Лед встал крепко, а потому пора бы уже выступать. Ждут только Александра, без него никак. Это должна быть его победа. Князь Кий, сидевший в Праге, остался с горсткой людей. От большого войска зима, а также террор егерей и воинов пятого Молниеносного оставили едва ли четвертую часть. И почти все они — наемники: приблудные викинги, лютичи, бодричи и горстка германцев, потянувшихся на звон серебра. Точнее, золота. Его поначалу было необычно много, и всё ромейской чеканки. Еще год назад по всему римскому миру чеканили солиды единого образца: с государем Само и двумя сыновьями-августами по бокам. И даже во Франкии и Испании пытались делать корявые подражания, убрав с монет имена собственных королей. А здесь изображен один Владимир, и это говорило о том, что солид совсем новый, сразу из-под штемпеля. И был он политическим заявлением немалой важности, потому как Владимир — всего лишь младший август, волей отца подчиненный теперь старшему брату.
— Откуда такая взялась, выяснили? — спросил Берислав у Звонимира, который сидел напротив него. Великий логофет вертел монету в руках, с удовольствием отмечая, что константинопольской работе все одно не сравняться с братиславской. Портрет императора показался ему откровенно грубым.
— Концы за Альпы ведут, княже, — ответил Звонимир, — в княжество Крн. Якобы с партией купцов они пришла. Да только у нас одна такая монета. Может, и не значит это ничего. Лежала себе купца в кошеле.
— Ну уж нет, — протянул Берислав. — Она как раз значит, и значит очень много. Вот и ниточка нашлась к братцу Владимиру. Он себя теперь независимым императором считает. Из Египта новости есть?
— Нет пока, — поморщился Звонимир. — Бари и Сиракузы наши сообщения больше не пропускают, а корабль, который из фемы Италика послали, не вернулся еще. Море сейчас неспокойно.
— Константин? — вопросительно посмотрел Берислав.
— Нет вестей, — развел руками глава Тайного Приказа. — Знаем только, что он в Александрию отправился. И флот с войском императора Владимира туда же пошел. Якобы на помощь…
— На помощь? Ну-ну, — поморщился Берислав. — Иди тогда. Как будут вести, найдешь меня. Да и Александр вот-вот…
— Дядюшка! — молодой цезарь, румяный с морозца, открыл дверь в кабинет настежь. — Разбили мы Юрука наголову! Степь наша, можем на Прагу идти.
Княжич за эти месяцы возмужал, и от улыбчивого мальчишки, каким он был еще полгода назад, мало что осталось. Взрослый муж, пусть и молодой пока, смотрел сейчас на Берислава. Александру пришлось и воевать, и отдавать немыслимо жестокие приказы, но такова логика борьбы за власть. В ней нет сантиментов. Цезарь знал, что дяде Бериславу не жить, как не жить и тете Ванде. Об этом в один голос твердили все перебежчики из знати. Они слышали это своими ушами. Князь Кий редко сдерживал себя во хмелю. А его собственная судьба в случае поражения — поехать к отцу, связанным как баран. А что он за наследник после такого позора? Не стали бы воины подчиняться ему. Потому-то Александр, который поначалу отвергал живодерские решения своего дяди Берислава, понемногу начинал понимать его логику. Особенно когда-то же самое ему говорила тетя Ванда, женщина большого ума и ангельской красоты. Впрочем, тетя ангелом точно не была. Она совершенно искренне считала пустую жалость блажью, грехом перед лицом старых богов, которых она услаждала кровавыми жертвами.
— Отдохни пару дней, — кивнул Берислав и отпустил Звонимира коротким жестом. — Арнеберт с легионами Моравию к покорности приводит. Там, правда, и приводить почти некого. Родовичи по своим весям сидят и носа на улицу не кажут. Аратичи с верными людьми лютуют, поднимают народ на мятеж, да только не идут больше под их руку. А те, что пошли поначалу, бегут. Старосты и жупаны уже знают, что с соседними владыками сделали. Никому на кол неохота.
— Аратичи к дяде Кию в Прагу уйдут? — наморщил лоб Александр.
— Думаю, да, — кивнул Берислав. — У них земля под ногами горит. Чистые разбойники стали, озверели вконец. У них клибанариев две сотни с половиной и легкой конницы из родов всадников — еще сотен пять. Большая сила. Ну, да ничего, Арнеберт с войском гонит их на запад. Там и прихлопнем их всех в одном месте.
— А что бабуля? — спросил Александр.
— Не выходит из своих покоев, — поморщился Берислав. — Ни с кем не разговаривает, никого до себя не допускает, кроме Ирмалинды и детей Кия.
— Понятно-о… — ответил Александр. — Ну и пусть себе сидит. Страшно подумать, что случилось бы, если бы она сейчас в Праге находилась. Мы бы кровью умылись. А так… Сложно, но терпимо. Не хочешь до весны подождать, дядя? Уж больно неудобно в поле зимой воевать. Люди не железные.
— Не хочу! — с каменным лицом ответил Берислав. — Весной придется всё заново начинать. Мы закончим до Рождества. Точнее, ты закончишь, цезарь Александр…
Глава 21
Декабрь 658 года. Окрестности Праги.
Кольцо сомкнулось. Из Моравии подошли легионы Арнеберта, из-за Дуная — остатки Первого Германского и ополчение хорутан, а с севера, из владений сербов, залитых кровью — кирасиры, егеря и свита княгини Ванды, которая умиротворяла те земли. Судя по тому, что даже сыновья старого Дервана сбежали в Австразию, у нее это неплохо получилось. Из словенской знати верность Кию сохранил всего десяток человек. В основном тех, кому отступать некуда: дулебские бояре Мирко и Сташко, их шурин Любим, старик Воллук Карантанский, который физически не мог уйти в свои земли через враждебный Норик и Паннонию, префект Чехии Спытигнев, братья Аратичи да несколько человек рангом пониже. Вот и все, что осталось от многих десятков нобилей, которые еще совсем недавно лизали Кию сапоги, называя римским императором.
